что одежда на одном плече у незнакомца сильно разодрана, прореха заложена ветошью и пропитана кровью. Он и стоял-то не прямо, а неловко скособочившись. За поясом у него торчал большой пистолет, на боку висел тяжелый меч, и наискось через грудь тянулась лента с патронами, но в руках он никакого оружия не держал.
Устремив на Одри настороженный взгляд, он спросил, кто она, не монахиня ли из ордена Святого Михаила? Она замялась, не зная, как лучше ответить, но потом решила сказать правду. Не сводя с него опасливого взгляда, она отрицательно покачала головой. Слышно было, как наверху ходит Лин Вей, а Одри не хотела, чтобы он ее увидел, — опасаясь, что незнакомец может причинить девушке вред.
— Можно мне остаться здесь до ночи? — спросил он по-французски. Одри показалось по его тону, что он здесь уже не впервые. Последовавшие затем слова подтвердили ее догадку. — Я спрячусь в мясном погребе, как раньше, — просительно добавил он.
Его меховая шапка поблескивала золотым шитьем, одежда, хоть измятая и окровавленная, выглядела очень богато. Одри решила переспросить, прежде чем давать согласие, нельзя же просто так подвергать опасности детей.
— Вы сказали, что вы генерал?
— Я генерал-губернатор моей провинции и верен Националистической армии.
Значит, он сторонник Чан Кайши и сражается против коммунистов. Интересно, о какой провинции он говорил? Гость, предваряя ее вопрос, пояснил:
— Я из Барун-Урта, по ту сторону Большого Хингана. Мы прибыли сюда для встречи с представителями генерала Чан Кайши, но наткнулись на японские части. В церкви ждут трое моих людей, они помогут, если вы не позволите мне переночевать здесь. У вас нет никаких причин бояться. — Он выражался с подчеркнутой вежливостью и по-французски говорил гораздо свободнее, чем Одри, что было несколько неожиданно для монгольского военачальника. — Сестры-монахини уже два раза принимали меня, когда мы приходили в эти края, но я не хочу подвергать опасности вас и детей. Если вы сочтете, что мне лучше удалиться, я немедленно уйду.
Он попытался расправить плечи, но тут же скорчился от боли, и Одри поняла, что он едва держится на ногах.
— Кто-нибудь видел, как вы сюда входили?
Одри лихорадочно искала решение, не зная, как ей поступить. Вдруг она заметила на лестнице Синь Ю. Одри этому очень удивилась. Девочка как будто хотела ей что-то сказать, но Одри сделала знак рукой, чтобы та поднялась наверх, ей некогда было отвлекаться от разговора с монгольским генералом.
— По-моему, нас никто не заметил, мадемуазель, — ответил он. Видно было, что он очень ослабел, рана на плече сильно кровоточила. — Мы вас не затрудним. Нам нужно только спрятаться и отсидеться до наступления темноты. Мы передвигаемся пешком и спешим вернуться к нашему народу. Дело, ради которого мы здесь, уже выполнено.
— Положите оружие!
— Пардон?
Он будто не понял, о чем она говорит. За спиной у Одри снова появилась Синь Ю, но Одри опять от нее отмахнулась.
— Я сказала, положите оружие: пистолет, патроны и меч.
Иначе я не позволю вам войти.
Он внимательно посмотрел ей в лицо:
— А кто будет меня охранять, вы?
— Но я вас не знаю. Я не могу подвергать опасности детей;
— Мы не причиним им вреда. Мои люди будут прятаться в сарае на дворе, а я, если вы позволите мне остаться, Скроюсь в мясном погребе. Я генерал-губернатор моей провинции, мадемуазель. Я человек чести.
Это было сказано с таким достоинством и так не вязалось с его видом и теперешним положением, что на мгновение ей стало даже смешно. Однако нельзя было терять бдительность. Могла ли Одри верить этому человеку? А вдруг он и его люди окажутся бандитами, и нападут на нее и детей?
— Я даю слово. И вам, и детям ничто не будет угрожать. Я только нуждаюсь в нескольких часах отдыха, чтобы набраться свежих сил и привести себя в порядок.
Он еще раз взглянул на Одри и понял, что ему ее не убедить, эта битва им проиграна. Он достал из-за пояса пистолет, вытащил из ножен меч и с трудом снял с плеча патронную ленту.
Правда, Одри не знала, что у него под мундиром спрятан еще один пистолет, а в рукаве — острый как бритва нож. Он не имел намерения пускать это оружие в ход против обитателей приюта, однако остаться безоружным он тоже, конечно, не мог.
Человек его жизненного опыта не мог себе такого позволить. И если бы Одри хорошенько подумала, то, наверное, догадалась бы, что при нем есть еще оружие.
— Откуда мне знать, что вы не причините детям зла?
— Я дал вам слово, мадемуазель. Здесь никто не пострадает.
— Но ваши люди?
— Моим людям я прикажу, и они немедленно спрячутся.
Их никто не увидит. Уверяю вас. — Тут он неожиданно улыбнулся. Его лицо с сильно выступающими скулами и глазами-щелочками очень отличалось от лиц китайцев. — В этом деле мы специалисты.
«Не такие уж и специалисты, — подумала Одри, — иначе бы тебя не ранили…»
— Вам нужны чистые перевязочные материалы? — Стоя у Лестницы, она приказала ему отойти подальше от сложенного оружия. Когда он, пятясь вдоль стены, наконец оказался в дальнем конце кухни, она пошла и подобрала свободной рукой его пистолет, меч и ленту с патронами, не спуская с него глаз и не Переставая целиться ему прямо в грудь, а затем снова отступила к лестнице. Сверху ее опять позвала Синь Ю. Как видно, девочку встревожил шум в кухне. Одри крикнула через плечо, что сейчас придет, и снова обернулась к монгольскому генералу, чтобы услышать ответ на свой вопрос.
— Если у вас найдутся чистые тряпицы… — неуверенно произнес он. — Но, впрочем, мне довольно будет и этих.
И генерал прикоснулся здоровой рукой к пропитанным кровью длинным кускам солдатского одеяла, которыми было замотано его плечо. Одри подняла свечу повыше. Теперь она увидела, что у него довольно приятная наружность, взгляд прямой и честный. Но все-таки можно ли на него положиться?
— У меня есть свои дети, мадемуазель. И, как я говорил вам, я уже бывал здесь раньше. Святые сестры хорошо меня знали. Я получил образование в Гренобле.
Трудно было себе представить, как это человек, обучавшийся в Европе, решился возвратиться в эту дикую, неустроенную часть света. Но что-то подсказывало Одри, что он говорит правду.
— Я дам вам чистые лоскутья для перевязки и еду. Но сегодня же ночью вы должны уйти.
Она говорила с ним строго, как с ребенком.
— Даю вам слово. Сейчас я должен поговорить с моими людьми.
Не успела она и рта раскрыть, как он исчез, правда, она успела заметить, как через двор к сараю, стоявшему между приютом и церковью, метнулась тень.
За время отсутствия генерала Одри успела разорвать на полосы два полотенца, наполнила водой миску, нарезала сыра, хлеба и вяленого мяса и поставила еду на середину кухонного стола. Когда он вернулся, у нее уже закипала вода, чтобы заварить зеленый чай.
Генерал, заметно ослабевший, опустился на табурет и благодарно взглянул на Одри: «Мерси, мадемуазель». Он торопливо съел мясо и сыр и взялся за перевязку. Одри видела, что одному ему не справиться, он был совсем без сил, но предложить ему помощь она решилась, только когда он размотал кровавые лоскутья и обнажил глубокую рану. Рана явно была нанесена ударом меча, она кровоточила и уже воспалилась. Одри намочила лоскуты полотенца в теплой воде, дала ему, он промыл рану и засыпал каким- то порошком из коробочки, которую достал из кармана, и тогда Одри, успокоившись, осторожно забинтовала ему плечо. Следя за движениями ее рук, генерал произнес:
— Вы храбрая женщина, раз не побоялись довериться мне.
Как вы сюда попали, если вы не монахиня?
Она рассказала ему про убитых монахинь, объяснила, что заехала посмотреть Харбин. О том, что с ней
