закатят.
- Дурак! - тихо сказал Труба и, крепко прижав к себе локоть учительницы, зашагал с ней в ногу, в темноте нащупывая палкой дорогу.
- Вы верите в башню? - спросил он тихо и нежно, будто говорил о другом.
- Не знаю, - отвечала Лялина, - но иногда, когда хожу вечером одна, мне страшно.
Быстро сойдя под горку, они вступили на плотину, о которую сонно плескалась вода, а по черной ее поверхности зыбился багрово-красный столб отсвет горящего под домной огня; вокруг же было сыро и тихо.
Лялина остановилась и, касаясь плечом своего спутника, молвила боязливо:
- Башня вон там, на острову, посреди пруда.
- А вдруг зазвонит, - сказал Труба весело. Девушка вздрогнула и глубже просунула свою руку под руку Трубы.
- Не говорите так...
В темноте глаза ее чуть светились, и, все ниже склоняясь, заглянул в них Труба и, умилясь, нежно поцеловал девушку в губы.
Лялина молча вырвала руку и пошла было, но в это время их догнал какой-то человек и остановился, вглядываясь.
- Кто идет? - громко и грубо спросил Труба, подходя к учительнице.
Человек не ответил, продолжая стоять недвижимо; Труба вынул револьвер и щелкнул курком; человек повернулся и пошел обратно, стуча палкой по кустам ивы, посаженной вдоль воды...
- Кто бы это мог быть? - сказал Труба, идя немного позади учительницы; она молчала, ускоряя шаг.
Подойдя к окнам школы, сквозь ставню которой падал теплый свет, должно быть лампы, на сухую землю, снял Труба фуражку, сказал:
- Не сердитесь на меня, милая...
Лялина, наклонив голову, чертила зонтиком по песку.
- Вы... вы... не уважаете... - вдруг молвила она и убежала, обернув в калитке не то заплаканное, не то радостное свое лицо - во мраке трудно было разобрать...
Труба, не надевая фуражки, вздохнул полной грудью и быстро пошел вниз к плотине, весело напевая.
2
Утром надвинулись с гор свинцово-синие тучи; по лугам, через дороги, рябя воду пруда, бежали тени, а над заводом еще стояло раскаленное солнце, томя неподвижным зноем.
Труба бродил по мастерским, где пахло железом, маслом, под стеклянным потолком висела мутная гарь; резцы пронзительно скрежетали на станках, шлепали ремни, и гулко в соседней кузнице стучал молот, словно вгоняя стержень в пуп земли.
Только немногие станки работали; испачканные копотью и железом, в бездействии стояли кучками рабочие, угрюмо опуская глаза, когда проходил инженер.
- Жарко, - сказал Труба, останавливаясь подле мастера, - вон и рабочие руки сложили... Неудобно это...
Мастер поправил картуз на мокрых, косичками от поту, волосах, вздохнул и молвил неодобрительно:
- Не ждать добра, господин инженер.
- Что так?
- Добра не ждать, говорю; часы сегодня ночью на башне били.
Труба уронил папиросу, воскликнул от неожиданности, потом рассердился на себя и, притворно смеясь, молвил:
- Ну, уж вы пугайте детей вашими глупостями, а не меня.
- Не глупости, господин инженер, помяните меня - будет беда; с утра народ на работу не стал, сговариваются...
Труба поглядел на рабочих, на мутное стекло широкого окна, закурил папироску и, чувствуя, как разбаливается голова от духоты и бездействия, вышел на волю.
Лениво бредя вдоль ветхих изб поселка, он видел баб, запиравших ставни, мужиков, которые отворачивались от него, не кланяясь, и, когда он проходил, негромко и скверно бранились.
Дойдя до плотины, Труба усмехнулся, подумав: 'Милая, нежная, как полевой цветочек, и влюблена совсем'.
Воспоминания вчерашней ночи были благоуханны и немного тревожны; Труба ускорил шаг к дому учительницы.
Лялина, когда он вошел, стояла посреди комнаты, держа в руках серого котенка. Она ахнула и, прижимая к груди, словно защитника своего, котенка, заморгала испуганно глазами...
Труба снял картуз и поспешно, жалея застенчивость девушки, сказал, похлопывая себя палкой по сапогу:
- Знаете, сегодня ночью часы звонили.
Лялина сморщила губы, еще быстрее заморгала и, будто ее ударили, подняла ладонь, положив ее на темя.
- Неправда, - сказала она тихо.
- Честное слово, мне мастер сказал, поэтому рабочие забастовали: ждем с минуты на минуту, станет завод... Вы не пугайтесь, право, мне жалко, что я вас испугал...
Труба подошел к ней, взяв за руку.
- Рабочие же вас не тронут...
- Я боюсь, будет несчастье, я всю ночь чувствовала, что будет, молвила девушка в отчаянии.
- Душенька моя, - сказал вдруг Труба радостно и нежно, - вы совсем маленькая...
Он взял руку девушки и поцеловал; рука не отдернулась, только задрожали пальцы...
В это время быстро в комнату вошел техник Петров, перепачканный известкой, паутиной, с лицом осунувшимся и желтым...
- Домну потушили, - сказал он, глядя в угол, - вас управляющий зовет.
И, повернувшись, вышел...
Кивнув головой и поймав влюбленными глазами умоляющий взор Лялиной, вышел и Труба.
Тучи надвинулись над самым заводом; по улице крутился вихрь, поднимая солому, бумажки, трепля испуганным курам хвосты; баба, держа мальчика за ручку, бежала, гоня хворостиной поросенка; налетал холодный ветер, и становилось темно.
В заводской конторе горела свеча на конторке; в кресле, опустив глаза, сидел Бубнов; управляющий ходил из угла в угол; по временам останавливаясь, он ударял рукой по столу, говоря:
- Поймите, меня бесит их дурость; потушить домну из-за того, что какая-то полоумная баба что-то там слышала.
Управляющий убегал в угол, фыркал и продолжал:
- Я знаю, в чем дело; у них это новая мода пошла - забастовочки... Только шалишь, я им покажу прибавку.
Управляющий показал в окно фигу, а Бубнов молвил:
- Я говорил с мастером, он берется поддерживать легкий огонь в домне, угля завалено много. Мастера я запру на ключ, и рабочие его не тронут.
- Нерт, - сказал управляющий, - сделайте это; а то из Петербурга, знаете, неприятности... А вот и вы, Труба. Ну?
- Ну? - спросил Труба, оживленный и радостный входя в контору. Отчего стал завод, неужели эти глупости...
- А вы чему радуетесь, - огрызнулся управляющий.
- Не глупости, - молвил Бубнов, - народ верит...
- Что звонит. Чудно. Я сейчас съезжу и привезу с башни колокол, мы его повесим на заводском дворе... Прощайте...
- Не ездите, - сказал Бубнов, - рабочие вам не дадут лодок. Народ возбужден.
- Хорошо, я поеду ночью...
