-- Я боготворю тебя, моя Афродита. Я хочу, чтобы ты стала моей женой!
-- И даже в том случае, если я каждую неделю буду иметь нового любовника? -- прижималась она к нему смеющимся ртом.
-- Ради богов, не говори так! Я запрещаю тебе! Не мучай меня! Я люблю тебя!
Он повалил ее на ложе.
Потом оба минуту молчали. Кровь стучала в висках. Когда дыхание успокоилось, Ливилла произнесла:
-- Послушай, дорогой, я не хочу тебя в мужья. Я не хочу никого. Быть матроной из-за одного только названия противно. Но ты мне нравишься. Возможно, ты долго будешь моим любовником. Не сердись. Ты только выиграешь от этого. Я буду, наверное, еще похуже Юлии, жены Тиберия. Ты будешь стыдиться меня. Ты должен был жениться на Валерии. Она любит тебя сердцем. Я так не умею. Я потаскуха, ведь ты это знаешь.
Она встала, перебросила белый плащ через плечо и принялась расхаживать по спальне. Ходила гордо, ей безумно нравилось, что этот красивый патриций так ее любит.
Тщеславная мечта Луция о вступлении в императорскую семью рассыпалась в прах. Но нет! Выдержать. Эта семейка -- само настроение и капризы. Со временем все изменится. Не сдаваться, солдат! Когда победим германцев, когда меня будет прославлять весь Рим, тогда увидим! Он пылко заговорил с нею:
-- Ты не такая плохая, как говоришь о себе, моя божественная. Капризы, и ничего больше. Я тебя завоюю, и ни о ком другом ты думать не будешь. Я никогда не откажусь от тебя, Ливилла! Я добьюсь тебя. А когда я победителем вернусь из Германии...
Ливилла откинула голову назад и рассмеялась:
-- Тогда этого никогда не случится! Вчера Авиола завел разговор о войне, и посмотрел бы ты на Гая! Словно его скорпион укусил: 'Я не хочу войны! Не хочу!' Ты знаешь, как он умеет визжать, б-р-р.
Луций быстро приподнялся на ложе:
-- Почему Гай не хочет воевать? Уже полгода но его приказу все готовится к войне.
Она присела возле него.
-- То же самое ему сказал Авиола все приукрашивая, и беспредельно учтиво. Но он, очевидно, почувствовал, что эти толстяки хотят от него избавиться на многие месяцы, и в ответ на обещание Авиолы, что будут большие прибыли, сказал, что уже полгода это только расходы на оплату ростовщических процентов по займам... 'У меня нет больше терпения, милый Авиола. Если я хорошо воспользуюсь законом об оскорблении величества, он принесет мне отличный доход, не правда ли, большой и довольно быстро. Плюс доходы с моего лупанара -- это будет куда выгоднее, чем твоя война!' Ты слышишь, чего он ожидает от своего палатинского публичного дома? Авиола обещал золотые горы, Но Гай был упрям, как строптивый осел. 'И вообще, -сказал он, -- у меня сейчас другие заботы'. Он посмотрел нежно -- ты мне не поверишь, но клянусь тебе, что это было так! -- на свою жену Цезонию и потом гордо заявил нам: 'У меня будет сын!' Мы застыли, а он был на верху блаженства, и императрица из Затиберья покраснела, как девица. Так видишь, что-то должно вот-вот произойти. Мы ожидаем наследника трона! Но только от кого он, я бы хотела знать? Эта наша Цезония вообще баба что надо. Жена пекаря из бедного квартала, ей уже перевалило за сорок, у нее трое детей, костлява, уродлива, криклива, а его величество от этой уродины без ума. Странные вещи творятся на свете, дорогой. -- Ливилла встала и пропела. -Тра-ля-ля, тра-ля-ля, мы ждем наследника! Оба родителя великолепны. Они войдут в историю: божественный император и дочь народа! Так символично! Плод этой огненной любви будет воплощением ума и красоты. Но вот была бы шутка, если бы это был не мальчик, а девочка!
-- И поэтому Гай не хочет воевать?
-- Я думала, -- заметила Ливилла высокомерно, -- что ты умнее. Я думала, что ты поймешь, какая это великолепная отговорка. Ну что таращишь глаза? Ты что, не знаешь его? Херея перед этим рассказывал, как Гай в золотом панцире на коне перед легионом поведет войско в наступление. Ха-ха! Гай впереди легиона! Можно лопнуть со смеху! Этот трус! Он просто трус, дорогой, и поэтому не хочет войны -- Херея для войны стар. Гай мог бы на этого коня посадить тебя; ты бы поехал -- насколько я тебя знаю. Но тпру! Он бы лопнул от зависти, что сражение выиграешь ты, а не он. Вот как это выглядит. А ты, ты бы с радостью блеснул, не так ли? Рим бы приветствовал тебя, ты бы получил овации -- триумф тебе Гай не дал бы, могу поспорить! -- твоя Ливиллочка упала бы тебе в объятия на форуме в восторге от того, какого молодца она заполучила, что, не так?
Эта девка видит меня насквозь, подумал Луций, но, приняв игру, упал на колени:
-- Победитель бы опустился на колени перед красавицей, поцеловал бы кайму ее пеплума...
-- Подожди, -- смеялась Ливилла. -- Все это происходит на форуме перед толпами людей. Следовательно, он поцелует край ее столы. Рим рыдает от умиления, ревет от восторга, будет свадьба и чудовищное обжорство, но б-р-р, дорогой. Так же как я не гожусь для свадьбы, так же я не гожусь для такого театра. -- Она посмотрела на водяные часы. -- Время бежит. Пора идти на домашние игры. Император не может ждать, а то снова будет приступ падучей. Я пойду переоденусь. Подожди меня здесь!
Луций остался один. Нежный запах лаванды не подходил для этого логова тигрицы. Он лежал на ложе и смотрел, как полуденное солнце разжигает воздух и стены и столб пыли дрожит в потоке света. Его злило, что Калигула отказывается от войны, где Луций мог бы отличиться. Его злило, что Ливилла постоянно отказывает ему, что она насмехается над ним.
Род Курионов воспитал своих сынов гордыми. Он никогда не унизился ни перед кем, даже перед самим собой. Такими были все. Таким покинул дом и Луций. Но погоня за успехом изменила его. Сколько раз ему пришлось унижаться перед другими! Ульпий, Сенека, Валерия, Гай Цезарь, Ливилла... Ливилла его унижает больше всех, каждым своим словом. Это тяжело переносить, даже когда человек утратил свою родовую гордость и называет ее теперь сентиментальностью. Где-то в мозгу вспыхивает искра: воспротивиться, плюнуть на все, ударить циничную Ливиллу по лицу, бежать из этой грязи, от этого вечного унижения. Он скрипит зубами от бешенства. Но дело сделано: как получить обратно хлебное зерно из вращающихся жерновов, если оно туда попало? Поздно. Конец. С волками жить... Ничего иного не остается ему, если он хочет добиться цели.
Ливилла вернулась. Пеплум на ней был белый, плащ темно-оранжевый, на него ниспадали пряди волос. Она подставила для поцелуя обнаженную шею, потом кивнула в сторону ложа:
-- Не забудь об этих драгоценностях. -- И вышла с ним в Палатинский сад, где император наслаждался, самолично пытая людей, которые ему не нравились.
В этот день, когда на Рим спустилась ночь, сенатор Авиола оценил ненадежность Калигулы, капризность и увертливость в принятии решений. Он понял, что императором никто не сможет управлять, ибо никогда нельзя сказать, что он сделает через час. Он может все. Авиолу охватил страх. Да еще этот страшный план с лупанаром на Палатине, это угрожало его дочери. В ту же ночь он отправил Торквату в сопровождении сестры и пятидесяти своих прекрасно вооруженных гладиаторов в Испанию. Там она будет жить у брата Авиолы, который управляет его рудниками. Там он припрячет и пару миллионов. А завтра он придумает, как убедить императора, что война необходима.
Утром в жертвенный день Юноны Монеты Гай Цезарь принес в жертву богине великолепных животных. Корова, свинья и овца были безупречны. Цезарь сам совершал жертвоприношение. Авгуры по дыму, который в безветренный летний день поднимался к небу, а гаруспики по внутренностям животных предсказали императору все самое хорошее. Накануне Авиола послал жрецам кошель аурей. Сегодня он с серьезным видом кивал, выслушивая их пророчества.
Луций с утра был настроен оптимистически. Он хорошо выспался, и прозрачный летний день сулил ему только хорошее, только то, что он сам хотел: Ливиллу, войну, победу, славу, а возможно, и... Однако как бы не сглазить! Дым поднимается вверх, как струя из фонтана. Такое же знамение уже было Луцию перед состязаниями в цирке, когда он помог выиграть императорскому цвету. Хорошее предзнаменование.
После полудня император устроил гладиаторские игры в амфитеатре Тавра. В отличие от Луция Калигула был сегодня в плохом настроении. Он долго не мог уснуть, встал с левой ноги. Все его злило, все его раздражало: резкое солнце, жара, шум толпы, претор. Херею он перед всеми высмеял, назвав осипшей бабой. Херея, уже немолодой мужчина, огорчился до слез. К Луцию он придрался, что тот поставил свое кресло не рядом с его креслом, а за ним, Ливилле сказал, что у нее в голове опилки. Только к беременной
