- Черт ее знает, темная история. Но я бы на ее месте хоть в шалаш в Разливе сбежала, хоть в Урюпинск, не до Франции. Ты представляешь, каково с таким занудой жить в одном помещении? Лучше удавиться... Он, когда у нас в районе работал, иногда заезжал ко мне с бутылкой. Приедет и сидит. Один раз до трех ночи сидел, я ему и так, и сяк, - мол, Ленечка, завтра на работу, наконец, он говорит: 'Мать, хочешь, чтоб я ушел?' - 'Ну', - говорю. 'Тогда дай денег на такси!'
- Но какой он хозяйственный: и чем посуду мыть, знает, и какой гарнир к чему полагается, и тарелки мне помыл после обеда, и супчики, говоришь, возит.
- Ты знаешь, - Лариска понизила голос, - мы раньше виделись довольно часто, и я имела счастье долгое время лицезреть его отношения с женщинами, с разными, и на работе он кого-то клеил, и на улице знакомился. Почему-то это ничем не кончалось. Может, он импотент?
- Ну уж. Дочка-то у него есть.
- А тогда не был импотентом. Дочке-то уже восемь лет. А потом у него могло наступить снижение половой функции...
- Бедный, бедный!..
Дверь открылась именно в этот момент, не раньше и не позже.
- Девчонки! А чего это вы такие грустные? Кого вы обсуждаете? У кого-то из ваших мужиков снижение половой функции? Сочувствую.
- Леня, ты в больницу позвонил? - осведомилась я, скрывая смущение.
- Вот! Ну все как обычно! Ни здрасьте, ни до свиданья, ни 'как дела, Ленечка'; нет, чтобы кофейком напоить сначала...
- Да пей ты кофе, жалко, что ли?
Лариска шваркнула перед ним на стол чистую кружку.
- И это женщины! Женщина должна быть мягкой, приветливой, ласковой, а не такой хабалкой, как вы. Что вы орете как резаные? На полтона ниже, самим же будет приятнее, -приговаривал Леня, насыпая себе растворимого кофе, потом сахара, наливая кипятку, и, устроившись в Ларискином кресле, стал громко прихлебывать из кружки. - Ну вот, теперь можно и о деле поговорить, - сказал он, допив до конца. - Скородумов в четвертой больнице, в кардиологии, пока в реанимации, без сознания, разговаривать с ним нельзя еще будет минимум дня три, лечащий врач Пискун. - Он достал из кармана бумажку и бросил ее мне на колени. - Тут все записано. Я в тюрьме договорился с оперативниками, в очереди ждать не надо будет. Отвезу вас в тюрьму, так уж и быть, вы идите собирайтесь, а я еще кружечку выпью.
- Лень, а ты не узнавал, у Скородумова родственники есть? - спросила я уже в дверях, выходя от Лариски.
- А где я это узнаю? В адресе прописан он один.
Только я зашла к себе в кабинет и стала складывать в папочку нужные бумажки, как в дверь постучали:
- Разрешите?
На пороге стоял представительный мужчина в рыжей замшевой куртке, с зачесанными назад густыми волосами и хозяйским выражением лица.
- Мария Сергеевна? Я двоюродный брат Олега Скородумова.
- Очень приятно, - искренне сказала я. - Вы уже, судя по всему, знаете, что он в больнице. Вас тоже к нему пока не пускают?
- А... да! Да-да, но я бы хотел забрать его вещи. У вас ведь что-то осталось?
- Проходите, пожалуйста, садитесь, - пригласила я его, испытывая облегчение от того, что смогу отдать вещи Скородумова его родственнику, и особенно бумажник, в котором неизвестно что находится.
Мужчина сел к столу и стал оглядываться.
- Вот его куртка на вешалке...
Я не успела сказать про бумажник, мужчина вскочил со стула, подбежал к вешалке и цепко схватил куртку, как будто она у него была единственной памятью о брате. Более того, он стал лихорадочно осматривать ее карманы, и у меня вдруг промелькнула мысль, что, не будь тут меня, он бы распорол подкладку.
- Как ваше имя-отчество? - окликнула я его, но он был так поглощен исследованием куртки, что мне пришлось повторить вопрос.
Однако мужчина как будто меня не слышал.
- Это все? - спросил он, не выпуская куртку из рук. Я положила на стол лист бумаги и ручку:
- Напишите мне расписку и, пожалуйста, покажите паспорт, чтобы я занесла сюда паспортные данные.
- Что? - удивленно спросил он.
- Вы извините, но такой порядок - я должна знать, что передаю вещи надлежащему лицу.
- У меня нет с собой паспорта, - после минутного замешательства сообщил мужчина, упорно не желавший назваться.
- А какого-нибудь другого документа с фотографией, хотя бы водительских прав?
-А... нет. А так вы не можете мне выдать? Я напишу расписку...
- Извините меня, пожалуйста, но я должна указать ваши данные. Вы же понимаете, вещи достаточно дорогие, я не хочу потом отвечать за них, может быть, вы съездите за паспортом, а вечером приедете?
- Как вы можете! Ведь человек может каждую минуту умереть!-в отчаянии воскликнул посетитель, прижимая к себе куртку Скородумова.
- Но ведь он еще, насколько я знаю, не умер! - возразила я, шокированная таким поведением близкого родственника. - И, полагаю, во всяком случае, не умрет от того, что его куртку вы заберете на полдня позже, приехав, как полагается, с паспортом. Да и вообще, - спохватилась я, - Олег Петрович не уполномочивал меня никому передавать его вещи.
-Но ведь он может умереть! - настаивал на своем мужчина, видимо, не зная, как еще убедить меня отдать вещи. Мне это надоело.
- Мне трудно к вам обращаться, не зная вашего имени-отчества, подчеркнуто вежливо сказала я, - но я вынуждена прервать нашу дискуссию. Я не обязана выдавать вам вещи вашего брата, даже если вы представите паспорт. Олег Петрович по выписке из больницы получит их у меня сам, и я могу заверить вас в том, что здесь они будут в целости и сохранности до его выздоровления. Повесьте, пожалуйста, куртку на место.
- Почему вы не хотите отдать мне его вещи? - скорбно сведя брови, вопросил безымянный посетитель.
Он и в третий раз не среагировал на мою просьбу назваться.
- Я вам уже объяснила. Почему я должна отдавать вам его вещи? Он пока, слава Богу, жив и, повторяю, не просил их никому отдавать. Куртку повесьте, пожалуйста.
Он продолжал стоять, вцепившись в куртку, и я стала бояться, что он сейчас откроет дверь и элементарно сбежит вместе с чужой вещью, которой я обещала обеспечить целость и сохранность. Я подошла к нему, мягко, но настойчиво высвободила куртку из его цепких пальцев, свернула ее и убрала в сейф. Даже если он напишет жалобу, какие ко мне могут быть претензии?
Он немного постоял возле вешалки, потом крутанулся на каблуках и, не прощаясь, хлопнул дверью. Я не удержалась и вышла вслед за ним в коридор; стоя возле своего кабинета, я наблюдала, как он быстрым шагом, не оглядываясь, миновал наш длинный коридор и скрылся за дверью, ведущей на лестницу.
Из Ларискиного кабинета вышел Кораблев с довольным видом, приглаживая волоски на макушке.
- Кто это был? - спросил он сытым голосом.
- Это? Слушай, Леня, какой-то странный мужик. Представился двоюродным братом Скородумова, отдайте вещи, говорит, паспорт показывать не хочет, насилу у него из рук куртку скородумовскую выдрала.
- Я сейчас, - кинул мне Леня через плечо, поворачиваясь и устремляясь по коридору.
Я вернулась в кабинет и стала терпеливо ждать. Минут через десять он вернулся и сказал, что нам давно уже пора ехать.
- А мужик?
