пролепетала она, надеясь, что это звучит не слишком глупо (мысли решительно не желали складываться в слова). — Я дам девушкам отвар корня папоротника, чтобы добавляли в вино... пусть себе ублажают Талиазина, по крайней мере он не сможет их обрюхатить.
— Что? — рявкнул Рейн, хватая ее за обе руки и встряхивая. — Откуда ты знаешь про корень папоротника?
Некоторое время Арианна молча смотрела на него, не понимая, что его так возмутило. На груди все еще ощущалось его прикосновение.
— Каждая женщина это знает...
— Только шлюхам известно, как ослабить мужское семя настолько, чтобы оно не прижилось!
— Вы меня оскорбляете, милорд!
Хватка Рейна стала болезненной. Арианна заметила, что на щеке его, как обычно, когда он старался справиться с яростью, задергался мускул. Он рывком притянул ее к себе так близко, что она ощутила на лице жар его дыхания.
— Значит, тебе известно и то, как избавиться от ребенка, уже зачатого во чреве женщины?
— Да, но...
— Если ты когда-нибудь — слышишь, когда-нибудь! — посмеешь избавиться от моего ребенка, я убью тебя, Арианна! Клянусь, я сделаю это!
Она вдруг нашла в себе силы вырваться и закричала так громко, что Рейн замигал от неожиданности:
— Мне бы никогда не пришло в голову сделать такое, ты, свиноголовый безмозглый нормандский червяк! Чтоб у тебя совсем отгнил твой заплесневелый язык! Я хочу ребенка, понятно?
— Заплесневелый язык? — повторил он, хлопая глазами. Арианне показалось, что он вот-вот от души расхохочется, это было невыносимо! Она не могла угнаться за такими стремительными переменами настроения, и ей захотелось влепить мужу оплеуху. Правда, ей все так же хотелось поцеловать костяшку каждого пальца, потом дотронувшись языком до каждой впадинки между ними.
— должно быть, у нее развивалось слабоумие. Она не понимала этого человека, совершенно не понимала... точно так же, как не понимала себя.
— И ты согласна иметь ребенка от нормандского ублюдка? — спросил Рейн, захватив ее возмущенно вздернутый подбородок большим и указательным пальцами.
— А от кого еще мне иметь его? Ведь мой муж — ты. — С минуту он молчал, не сводя с нее пристального взгляда, потом легко провел губами по ее надутым губам.
— Тогда раздевайся и ложись в постель!
— Не буду.
Рейн ничего не сказал, даже не двинулся, но на лице его возникло знакомое Арианне властное выражение прирожденного завоевателя, который не терпит отказа.
Сама того не замечая, она сделала еще несколько шагов и остановилась, только наткнувшись на стол. Там она и осталась, вызывающе скрестив руки на груди.
— Сейчас у меня нет настроения спариваться, милорд.
— Никого не интересует, есть ли у тебя к этому настроение, — заметил Рейн, вставая. — Если потребуется, я сам тебя раздену догола, привяжу к кровати и сделаю все, что захочу, и никто меня не остановит.
— Особенно я, милорд, потому что я гораздо слабее. Но тогда приготовьтесь к тому, что вам придется каждую ночь собирать кинжалы не только по спальне, но и по всему замку. И даже по всей Англии, если уж на то пошло. А если вам это не по душе, то лучше уж оставьте меня привязанной к кровати навсегда.
— Вот эти последнее я, пожалуй, обдумаю, — Рейн сделал шаг к Арианне, и та поспешила укрыться от него за столом — потому что постепенно убеждаюсь, что это единственное средство справиться с твоей строптивостью.
Она никогда в жизни не видела, чтобы человек так быстро перемещался. Рейн не обошел стол и даже не обежал его, а перепрыгнул одним прыжком. Арианна выставила перед собой стул — он отшвырнул его в дальний угол, словно это был невесомый предмет. Повернувшись, чтобы убежать, она зацепилась о ножку пустой жаровни. И секунды не прошло, как она оказалась на ногах, но Рейн уже успел ухватить ее за руку. Он рванул ее к себе и прижал задом к столешнице.
Она не удержалась от панического вопля. Рейн заглушил его, впившись ей в рот поцелуем.
И Арианна сдалась. Она забыла обо всем и ответила на поцелуй со страстью, которую ощутила в себе ночью, но сумела не выдать. Рейн отпустил ее, но она и не подумала бежать. Он зарылся пальцами ей в волосы, запрокидывая голову так, чтобы можно было делать с ее ртом все что угодно. Его язык вошел в ее рот, заполнняя его и находя множество чувствительных уголков, о которых она даже не подозревала.
Сердце ее грохотало в ушах обезумевшим тамбурином, ноги дрожали так сильно, что лишь благодаря столешнице и руке Рейна, поддерживающей голову, Арианне удавалось не сползти на пол. Она начала тереться грудью о его грудь, позволила пальцам левой руки странствовать в его волосах, наматывать их на себя и подергивать, и тянуть назад, чтобы он тоже запрокинул голову и можно было покрыть быстрыми жадными поцелуями его подбородок. Правая рука тем временем поглаживала его по груди, в которой глухо, неровно колотилось сердце и время от времени раздавался стон, не слышимый, но ощутимый.
Рейн держал ее за талию, и бедра его терлись о ее бедра. Его плоть была напряжена — для нее.
0на не выдержала и открыла глаза, уверенная, что вокруг родилась и становится все ярче удивительная радуга... и радуга была, она свивалась кольцами над их головами. Казалось, до нее можно дотронуться! А потом губы Рейна прижались к трепещущей впадинке пониже горла Арианны, и она услышала (так же, как и почувствовала всей кожей):
— Ты моя, Арианна. Моя!
— Нет! — ответила она, возражая вовсе не Рейну, а собственному желанию.
Она почувствовала, что свободна. Он отпустил ее так неожиданно, что ей пришлось ухватиться за край столешницы, чтобы не упасть. Во взгляде, который Рейн бросил на нее, было что-то безумное. Он как будто был зол на нее, но еще больше потрясен и озадачен. Он повернулся на каблуках и вышел.
Арианна бросилась было следом (на самом деле она сделала шаг в сторону двери), но остановилась. Обведя комнату затуманенным взглядом, она заметила в углу перевернутый стул, поставила его и села — все это медленно, как человек, только что переживший приступ малярии. Губы ее припухли и болели, и вкус, когда она провела по ним языком, был вкусом Рейна.
Руки ее сами собой сжались в кулаки на коленях. Внизу живота ощущалось что-то вроде томительного, требовательного голода, который вызвал в ней этот человек, ее муж. Он заставил ее желать его, а потом ушел.
«Ну и ладно, ну и подумаешь! — угрюмо сказала себе Арианна. — Мне совершенно на это наплевать! Я покажу ему, что он так же мало значит для меня, как и я для него. И это будет чистейшая правда, потому что он не значит для меня ничего, ничего абсолютно!»
Пальцы дрожали, когда она подняла перо, но она притворилась, что не замечает этого. Кончик пера треснул во время падения. Арианна порылась в куче мелочей на столе, разыскивая нож. Прижав перо к столешнице, она со всей аккуратностью начала затачивать кончик.
— Миледи!
Лезвие дернулось и проехалось по подушечке большого пальца. Арианна даже не вскрикнула. В странном оцепенении она наблюдала за тем, как порез набух алой кровью, которая собралась в каплю и упала на свежий пергамент. Странное дело, никакой боли при этом не ощущалось.
— Талиазин, ты воистину наказание Божье, — сказала Арианна, поднимая взгляд на прекрасное девическое лицо оруженосца. — Смотри, что ты наделал, дурень!
— Это наделал не я, а вы, миледи. Человек настолько неуклюжий должен любой ценой избегать прикосновения к режущим предметам.
— Прикуси свой нахальный язык, парень, и подай мне воды и кусок ткани.
Она вовсе не неуклюжая! По крайней мере, она не была неуклюжей до тех пор, пока ее не заставили выйти замуж за проклятого нормандца! И вот теперь в те редкие моменты, когда муж не вынуждает ее терять присутствие духа, за него это делает оруженосец, выскакивая из-под земли и пугая до полусмерти!
