немного, он не мог найти дороги… Наконец он задрал голову, банку и все прочее и издал громкий рычащий вопль Печали и Отчаянья… и это было как раз в тот момент, когда Поросенок заглянул в Западню.
«На помощь, на помощь!», кричал Поросенок. «Heffalump! Отвратительный Heffalump!» И он пустился наутек тяжелым галопом, продолжая выкрикивать: «На помощь, на помощь, ажусный Heffalump! Мощь, мощь! Лумпасный Horralump! Хвощь, хвощь, атасный Hellerump!» И он, не переставая кричать, галопировал, пока не добрался до Кристофер-Робинова дома.
«Что за дела, Поросенок?», говорит Кристофер Робин, который как раз только что встал.
«Щоп!», говорит Поросенок, тяжело дыша. «Heff-а Heffalump».
«Где?»
«Там», сказал Поросенок, махнув рукой.
«Как он выглядит?»
«Как – у него – у него Огромная голова, такая огромная, какую только можно представить, Кристофер Робин. Огромная ненормальная вещь, как – как – ничто. Гигатское – как я не знаю что, как ненормальное ничто. Как банка».
«Ладно», говорит Кристофер Робин, надевая ботинки. «Я пойду и посмотрю. Пошли».
Когда с ним был Кристофер Робин, Поросенок не боялся. Итак, они пошли…
«Я слышу его, а ты?», говорит Поросенок тревожно, когда они подошли ближе.
«Я
Это был Пух, бьющийся головой об корень дерева, на который он наткнулся.
«Вон!», говорит Поросенок.
Он теснее прижался к Кристоферу Робину.
Вдруг Кристофер Робин начал смеяться… и он смеялся и смеялся… и смеялся. И пока он смеялся –
Тогда Поросенок понял, каким Глупым Поросенком он был; ему было так стыдно за себя, что он прибежал домой и тут же слег с головной болью. А Кристофер Робин и Пух вместе пошли завтракать.
«О, Медведь», сказал Кристофер Робин, «как я люблю тебя!»
«Так же, как и я тебя», говорит Пух.
Глава VI. День рождения
И-Ё, старый Осел, сидел на берегу ручья и смотрел на себя в воду.
«Душераздирающе», говорит, «вот как это выглядит. Душераздирающе». Он повернулся, отошел от воды, медленно спустился на двенадцать ярдов вниз по ручью, бултыхнулся в него, переплыл на другую сторону и медленно пошел назад по другому берегу. Затем он опять посмотрел на себя в воду.
«Как я и думал», говорит, «никаких улучшений с
Позади него из-за папоротника раздался хруст, и на сцене явился Пух.
«Доброе утро», сказал Пух.
«Доброе утро, Пух-Медведь», сказал И-Ё мрачно. «Если это действительно доброе утро», говорит. «В чем я», говорит, «сомневаюсь».
«Почему? Что за дела?»
«Ничего, Пух-Медведь, ничего. Мы все не можем, а некоторые из нас просто не хотят. Вот, собственно, и все».
«Чего все не могут?», сказал Пух, потерев нос.
«Развлечения. Песни-пляски. Танцы-шманцы. Широка страна моя родная».
«О!», сказал Пух. Он долго думал, а затем спросил: «Какую страну ты имеешь в виду?»
«Святая простота», продолжал И-Ё мрачно. «Это выражение такое есть „Святая простота“», объяснил он[38]. «Я не жалуюсь, но Дело Обстоит Именно Так»[39].
Пух уселся на здоровенный камень и попытался обдумать все это хорошенько. Для него это звучало как загадка, а он был не силен в загадках, будучи Медведем Весьма Умеренных Умственных Способностей[40]. Итак, вместо этого он спел «Коттлстонский Пирог»:
Это был первый куплет. Когда он его закончил, И-Ё вслух не сказал, что ему это совсем не по душе, поэтому Пух по-доброму спел ему второй куплет:
И-Ё все-таки продолжал упорно молчать, поэтому Пух нахмыкал третий куплет скорее уже просто для себя:
«Вот-вот», говорит тогда И-Ё. «Пойте. Амтитидли, амптиту! Трали-вали. Много в ней лесов, полей и рек. Тешьте себя».
«Я и тешу», сказал Пух.
«Некоторые могут», говорит И-Ё.
«Да что такое?»
«А что-нибудь такое?»
«Ты что-то выглядишь как-то печально, И-Ё».
«Печально? Отчего бы мне печалиться? Сегодня мой день рожденья. Самый счастливый день в году».
«Твой день рожденья?», говорит Пух, несказанно удивленный.
«Конечно. Ты что, не видишь? Посмотри на подарки, которые я получил». Он показал копытом вокруг. «Посмотри на праздничный торт, на свечи и розовый сахар».
Пух посмотрел – сначала направо, а потом налево.
«Подарки», говорит Пух, «праздничный торт?», говорит. «Где?»
«Ты
«Нет», сказал Пух.
