чрезвычайно достойно.
– Почему вы так уверены?
– Я могу быть уверен, – ответил он надменно. – Я сумею с ней сладить.
Когда он удалился, Изабелла подумала: «А ведь он так много может для нее сделать. Но не делает. Он жесток по отношению к ней, моей бедной безумной Хуане».
Изабелла почувствовала ненависть к своему зятю; какая печальная перемена заметна в ее дочери, и виной тому его жестокое отношение к ней.
Филипп вошел в покои жены в толедском Алькасаре. Хуана, возлежавшая на постели, вскочила на ноги, и ее глаза засверкали от радости.
– Оставьте нас! Оставьте нас! – закричала она служанкам, размахивая руками.
Филипп отошел в сторону, чтобы пропустить девушек, а сам похотливо улыбался одной из них, самой хорошенькой, и оценивающе взирал на нее. Он ее запомнит.
Хуана подбежала к нему и заключила в объятия.
– Не смотри на нее! Не смотри на нее! – закричала она. Он оттолкнул Хуану от себя.
– А почему бы и нет? Она являет собой прелестное зрелище.
– Прелестнее, чем я?
От ее игривого лукавства его чуть не стошнило. А с языка едва не сорвалось, что ее внешность становится все более отталкивающей.
– Дай-ка я на тебя взгляну, – произнес он. – Это поможет мне ответить на твой вопрос.
Она подняла лицо – страстное, жаждущее, – прижалась к мужу, ее губы приоткрылись, в глазах стояла мольба. Филипп снова оттолкнул ее.
– Я только что разговаривал с твоей матерью, – сказал он. – И выяснил, что ты очень много порассказала ей обо мне.
На ее лице отразился ужас.
– О нет, Филипп. О нет… нет! Кто-то ей насплетничал! Я никогда не говорила ей о тебе ничего, кроме хорошего.
– В глазах твоей праведной матери я выгляжу волокитой и ловеласом.
– О… она просто напускает на себя важность, она ничего не понимает…
Филипп сжал ее запястье с такой силой, что она закричала, но не от боли, а от удовольствия. Несмотря на причиненную ей нестерпимую боль, она была счастлива, что он коснулся ее.
– Но ты-то понимаешь, жена моя, не так ли? Ты не винишь меня?
– Нет-нет, я тебя не виню, Филипп, но я надеюсь…
– Разве ты не хочешь еще одного ребенка, а?
– Хочу, хочу, да, хочу! У нас должны быть дети… много детей.
Он рассмеялся.
– Послушай, – продолжая смеяться, произнес он, – нам придется пройти церемонию перед кортесами. Тебе понятно?
– Да-да, чтобы нас провозгласили наследниками. Ты будешь доволен мною, Филипп. Ведь тебе этого хочется. Никто не сможет дать тебе больше, чем я. Я – наследница Кастилии, а ты как мой муж делишь мое наследство.
– Совершенно верно. Вот почему я нахожу тебя такой привлекательной. И желаю, чтобы во время церемонии ты вела себя идеально. Веди себя спокойно и достойно. Не смейся, не улыбайся. Будь серьезной. Причем все время. Если ты этого не сделаешь, я больше никогда до тебя не дотронусь.
– О, Филипп! Я сделаю все, что ты скажешь! А если я… сделаю…
– Если ты меня порадуешь, я останусь с тобой на всю ночь.
– Филипп, я сделаю все… все…
Он небрежно коснулся губами ее щеки.
– Делай, как я говорю, и я останусь с тобой.
Она кинулась к нему, смеялась, дотрагивалась до его лица.
– Филипп, о мой красавец Филипп… – стонала она от счастья.
Он оттолкнул ее.
– Пока еще рано! Не надо никому сообщать, что ты делаешь то, что я тебе говорю. А после церемонии встретимся. Но одна твоя улыбка, одно неуместное слово – и между нами все кончено!
– О, Филипп!
Он резко освободился от нее. Затем вышел из ее покоев и направился на поиски симпатичной служанки.
Церемонии и в Толедо, и в Сарагосе прошли гладко. Народ признал Хуану не протестуя. У нее уже был сын Карл, и казалось маловероятным, что он не достигнет того возраста, когда Фердинанд с готовностью передаст ему корону.
