– Чего дернулся-то? – Вротех захохотал. – Ведь живая, когда с закрытыми! А на кости смотреть не обязательно… Я, когда сюда прибыл… Приятель мне:
«Хошь, – говорит, – бабенку?» – «А почему бы и нет?» А сам думаю, откуда тут бабы? «Пошли, – он мне, – устрою… Но отдашь свою куртку». А я с воли в хорошей пришел. Кожаная, на меху… Черт с ней, с курткой, думаю, все равно отнимут. Перед тем получил уже по башке из-за этой куртки. Хорошо, у меня котелок крепкий, не вырубился от удара. Да и один всего на меня кинулся. А если, думаю, несколько человек навалятся?.. В общем, согласился отдать куртку за бабу. Привел он меня в какую-то вонючую берлогу и велел ждать… Часа через полтора слышу шаги. А темень, хоть шнифты коли. «Тут», – говорю, а сам думаю: «Отоварят сейчас и разденут догола». Он мне: «Куртку снимай и давай сюда… И забирай бабу». Точно, ощупал рукой – баба… Тут во мне все запузырилось. Волоку ее, а она хоть бы пикнула. Сама разделась… Только я в азарт вошел, не вижу и не думаю ни о чем. Меня по заднице доской и… несколько свечей одновременно зажглись. Гогот жеребячий. «Ты на свою бабу глянь!» – заорал кто-то, и опять меня доской… Поверишь, будто мне в глотку чистого спирту влили – ни вздохнуть, ни выдохнуть. Скелет подо мною… А еще был случай – паскудная тварь устроила мне за кусок хлеба…
– Понятное дело, – перебил я, разглядывая стоящую неподвижно мерчанку. Даже ресницы были у нее прозрачные.
– Вот и я говорю, что впервые страшно. А потом привыкнешь, за счастье будешь считать.
– Слушай, бери ее себе, – предложил я. – Может, назад свою куртку выменяешь. Мне что-то нездоровится сегодня.
– Нездоровится, – сказал Вротех, хитро улыбаясь. – Сейчас поправлю здоровье. А то я не понимаю! Фокус тебе покажу.
Он достал из кармана бумажку, развернул ее и показал мне прозрачный красный прямоугольник – стеклышко. Забрался на стол и прикрепил стеклышко проволочкой к фонарю. Я глянул на мерчанку и вздрогнул. Нет, не от неожиданности, как раньше… Теперь передо мной стояла женщина. Нормальная женщина. Но она была похожа на Милку. Правда, выражение глаз отрешенное, да еще и краснота. Если бы не она, можно было бы сказать, передо мной слепок с Милкиного тела.
– Чего замолк-то? А?.. Ведь живая баба! Как настоящая. Вали на лавку и разгружайся. Что хошь с ней делай, только не убивай.
– Не могу, – прошептал я. – Противно. И знаешь, она очень похожа на одну мою знакомую…
– Дурак ты, – проворчал Вротех и поднял с пола полосу материи. Обмотал ею мерчанку и повернулся ко мне: – Забудь про волю. Такую красотулю тебе привел, а ты нос воротишь.
– Может, в другой раз когда… Где вы ее отыскали?
– Я же сказал: дикая. Они где хошь могут объявиться. Мне, например, однажды в бревнах… Дрова заготавливали. Глядим, а в ямке скелет. Я-то внимания не обратил, а приятель, вротех, ушлый, сыпанул на скелет землей – и мерчанка выявилась… Потянули ее и на хор. В расход потом пустили в ту же ямку.
– Эту, – я кивнул на мерчанку, – тоже убьете? Мне стало жаль закутанное в черную ткань существо, так похожее на Милку.
– Хогерт ее для тебя бережет… Мало ли что при ней сболтнешь… Идти мне надо. Ты не очень-то откровенничай с Хогертом. Он малость тронутый. Видно, когда его башкой к асфальту прислонили, сдвинулся. За бабу, дурак, два мешка хлеба отдал!
Вротех, закрыв дверь на засов, ушел вместе с мерчанкой.
Хотелось увидеться с Яковом. Обсудить ситуацию. Я глянул на полку, где несколько минут назад сидела мерчанка, лег на другую. Попытался мысленно подвести итог – хоть как-то обозначить свое нынешнее положение, но в голову лезла всякая чушь вроде: Черный выследил меня и, чтобы поиздеваться, превратил Милку в прозрачное костлявое существо с кроличьими глазами.
Усилием воли мне удалось убедить себя, что Милка жива и здорова, а похожая на нее мерчанка – фантом.
Проснулся я от прикосновения. Передо мной стоял Ники. Известь на его лбу шелушилась, и в трещинах проглядывала стылая темнота, в которой мелькали блестки холодного света.
Он провел меня до кабинета Хогерта. Хозяин комнаты впустил нас и запер дверь на ключ.
– Помогите, – попросил он, взявшись за край стола.
Мы сдвинули тяжелую дубовую махину. Ники отодвинул ногами циновку, ухватился рукой-плетью за скобу. Из подполья дохнуло сухой пылью. Мы опустились вниз. Под ногами добротные доски. Ники откуда-то достал фонарь, включил его и пошел первым по коридору.
– Странно, у вас здесь нет никакой живности. Хоть бы дрянной тараканишка… Или мышь, – сказал я, глядя на хмурившегося Хогерта. Но он как будто и не слышал меня.
– Если ты прислан к нам… Ну, вроде инспектора, – сказал он. – Я должен знать твои возможности.
– На воле, если говорить по-вашему, не знают об этом городе-тюрьме. Не знают, – повторил я.
– Передай еще: если бы присланные сюда не убивали друг друга, через год-другой здесь шагу бы ступить было нельзя.
– Многие в городе говорят о Хозяине. Где он прячется? – спросил я.
– Если ты спрашиваешь, значит, все – выдумка.
– А наказание? Если не махать железякой, обезножеть можешь. Верно? Были такие случаи?
– Были. Но тут связано с электричеством. Железо разрушает какие-то поля, магнитные связи. Мы и дома выбираем с арматурой, бетонные. Так ты расскажи там… Непорядок получается с ребенком. Пусть они хорошенько подумают.
Голос его звучал просительно. Мне хотелось верить в добрые намерения Хогерта. Скорее всего, ему будет трудно настроить своих людей, привыкших убивать, на создание отдельного детского мирка, но само стремление хоть что-то исправить в этом мире, где почти все смирились с безысходностью своей судьбы, достойно уважения. Может, у Хогерта есть сторонники? Хотелось бы побеседовать с ними.
