нарушителей ленинской национальной политики. Сделал шаг, сделал второй, а тут наш Алик грозно так:
— Сутой, шайтан! Икто идиот?
— Да ты что, солдат! — взвился в бешенстве товарищ гвардии подполковник, усмотрев в словах несчастного часового как минимум угрозу действием своему офицерскому достоинству. — Это кто тут у тебя идиот?!
Выкрикивая бессвязные угрозы, дежурный сделал еще несколько шагов в сторону одного из наших Аликов.
— Сутой, икто идиот, отцом прошу! — перешел на язык отчаянных просьб часовой, распознав в нарушителе территории поста офицера из штаба дивизии. — Сутой, ситирять буду!
Видя, что и второе предупреждение не останавливает нарушителя, один из наших Аликов передернул затвор автомата, досылая патрон в патронник, и приготовился любыми способами задержать очевидно невменяемого человека.
— Да ты! Да я тебя! Да твою мать! — визжал товарищ гвардии подполковник, вытаскивая из кобуры непослушный табельный «Макаров». — Застрелю, скотина!
Доведенные до автоматизма навык поведения в подобной чрезвычайной ситуации, к счастью, оказался смикшированным природной смекалкой и пониманием того, что действия офицера необходимо каким-то образом пресечь. Еще разок (вдруг, поможет?!) именем отца попросив товарища гвардии подполковника остановиться, один из наших Аликов вдруг громко закричал что-то на своем языке, и буквально через пару секунд, как будто ожидая призыв земляка о помощи, из караулки вывалило шесть здоровых военнослужащих таджикской национальности, которые в миг разоружили и утихомирили буяна. Спокойно так, деловито. Как будто всю жизнь только тем и занимались, что успокаивали чрезмерно разгоряченных товарищей гвардии подполковников. Ну, разве что пару отметин на физиономии задержанного оставили. Не очень приметных, если особенно не присматриваться.
Думаю, нет нужды рассказывать о том, что случилось дальше. Искушенный в армейских делах читатель наверняка и сам догадался о том, что товарищ гвардии подполковник был срочно переведен в другую часть. С повышением, разумеется. А часовой? Нет, к сожалению, его не отправили в отпуск на родину, хотя комбату очень, ну очень хотелось примерно поощрить отличившегося подчиненного.
«Истории с географией»
Хотите верьте, хотите нет, но большинство армейских анекдотов не просто имеют вполне реальную основу и привычные длинные «бороды» бесчисленных пересказываний, но и одну не совсем понятную особенность. Повторяются они, почти слово в слово повторяются от поколения к поколению, от призыва к призыву, от одной воинской части до другой, находящейся иной раз за десятки тысяч километров (страна-то у нас, слава Богу — вон какая!).
В одной только учебке, на моей памяти, имели место практически все анекдотичные истории, которые позже рассказывали мне десятки людей, служивших в самых разных географических пунктах. Не Пупкин, честное слово, не Пупкин, а рядовой Егоров, исполняя обязанности дневального по роте и встречая прибывшего с проверкой из штаба округа генерала, увидел его листьями шитые петлицы и, понятное дело, принял дедульку за лесничего. Не Пупкин, ей-Богу, не Пупкин, а рядовой Горивода, усвоив, что, не зная пароля, ни один человек не имеет права вступить на территорию охраняемого объекта, бдительно спросил у проверяющего: «Пароль знаешь?» и, получив ответ «Знаю», пропустил того к складу с боеприпасами. И никакой там не Пупкин, поверьте, вырезал напильником пронзенное стрелой сердце на артиллерийском снаряде, прятал плитку шоколада в намотанной на ногу портянке или устраивал фейерверк в честь дня рождения своей невесты. Это было, было, было и в моей части! И — уверен — в частях большинства из служивших в армии читателей. Как были у них свои плохие и хорошие командиры отделений, взводов, рот и батальонов, далекие и грозные командиры полков и дивизий, близкие и разные старшины.
Кондратич
Служить я начал тогда, когда еще не все должности старшин рот были замещены прапорщиками. Не был прапорщиком по воинскому званию и старшина (по должности!) нашей роты — Виктор Кондратьевич Спиридонов. Кондратич, как величали его все, включая нас, желторотых, уже на втором месяце срочной службы.
Кондратич был абсолютным — хрестоматийным и немного пародийным —старшиной роты. Неопределенного, но достаточного возраста, чтобы говорить «ты» любому забредающему в роту офицеру. Внешность — весьма примечательная, если иметь в виду гренадерский рост, пудовые кулаки и величественный взор. Но главное, конечно, не форма, в которой родители и природа отлили нашего старшину, а то, что Кондратич был живым воплощением лермонтовского «слуги царю, отца солдату». Царю, понятно, Кондратич не служил, а вот нашему брату был самым настоящим отцом. Строгим и справедливым.
Знал и понимал Кондратич подноготную каждого из нас. Досконально. От его внимательного и недремлющего ока не ускользала ни одна деталь нашего незамысловатого солдатского быта. Это первый в моей жизни человек, который действительно, на самом деле видел человека «насквозь», со всеми, как говорится, потрохами. Потому, наверное, не приживались в нашей роте больные на голову командиры отделений, алчные каптенармусы — «каптеры» и наглые писаря. Не было у нас и ни одного сколько-нибудь серьезного «ЧП»: Кондратич нутром чувствовал состояние солдат и, если надо, мог кого угодно прошибить, чтобы выбить для нас увольнительные в город или отпуск домой.
Не знаю, остались ли подобные, от Бога, служащие в армии, но уверен, что с такими людьми нам никакой противник не страшен! Сытые, мытые, обученные и ухоженные солдаты, поверьте, любую задачу выполнят, если видят, что командир и начальник не гребут под себя, не вопят от растерянности и незнания порученного дела и не мордуют подчиненных без дела.
Никогда не забуду выступления Кондратича на батальонном партсобрании, куда меня, кандидата в члены КПСС, и еще двух военнослужащих, уже состоявших членами партии, не могли не пригласить. Разговор, помнится, зашел о распорядке дня и регламенте служебного времени. Бледные от постоянного недосыпа офицеры, пропадающие в части по 12-14 часов в сутки, пытались было возмутиться по этому поводу, но встретили настолько решительный отпор присутствующего на собрании начальника политотдела дивизии, что невольно ретировались. И принялись, как положено, тихонько выражать свое недовольство. Незаметная и неэффективная, так сказать, критика снизу, с места.
Смятение в ряды восседавших в президиуме собрания внес Кондратич. Попросив слова, он вышел к обшарпанной батальонной трибуне, огляделся по сторонам, а потом протянул руку к стопке брошюрок «Агитатор армии и флота», взял одну из них, раскрыл и, водрузив на нос очки в старой пластмассовой оправе, прочитал собравшимся всего одну фразу. О том, что узники нацистских лагерей были вынуждены работать по 12-14 часов в сутки. А потом медленно снял очки, передал изданную Главным политическим управлением Советской Армии и Военно-Морского Флота брошюрку в президиум собрания и сел на свое место.
Не скажу, что с этого момента режим рабочего дня батальона изменился коренным образом. Скажу лишь, что, уже став каким-никаким начальником и имея в подчинении не один десяток людей, я всегда с благодарностью вспоминал Кондратича, который вольно или невольно привил мне уважение к людям и их интересам, а заодно и неистребимую неприязнь к показушной демонстрации работоспособности. И кто не знает, что на деле подобная показуха, за которой зачастую скрывается неосознанное желание быть подальше от домашних дел, выливается в создание видимости тотальной занятости, пустое чесание языков и беспробудное пьянство на рабочем месте?
Стройка века
Неправда, что генералы начали строить дома и дачи за счет бюджетов подчиненных им соединений и частей и с использованием бесплатного труда им же подчиненных военнослужащих только в последние годы. «Домострой» подобного рода существовал в Вооруженных силах издавна и в присной памяти советские времена процветал ко всеобщей радости и благоденствию во всех без исключения военных округах и флотах.
Я не оговорился по поводу «всеобщего благоденствия», связанного со строительством жилья для старших начальников. Помимо вполне понятной радости будущего обладателя подобного халявного жилья, оно приносило удовольствие всему армейскому организму. Подчиненные офицеры, добывая для шефа кирпич, шифер, металл или лес, и сами могли «наварить» дефицитные стройматериалы, а главное, были
