и от господина, и от холопа. А к друзьям господина холоп может и не чувствовать преданности, князь.
— А какая опасность грозит другу?
— Это мне не известно.
— А как зовут друга?
— Тоже не известно.
— Гостемил тебе не сказал?
— Князь, я холоп Гостемила, а не поверенный его. Он не обязан давать мне во всем отчет. Чему я очень рад, — добавил Нимрод самодовольно. — Вникать в хозяйские дела — унизительно и неприятно. — Подумав, он добавил, — Дурной вкус.
— Хорошо, — сказал Жискар. — Ты, Нимрод… Нимрод, да?… Ты поедешь с нами.
— Да, меня предупредил господин мой.
— А?
— Сказал, они тебе не поверят, недоверчивые, по себе судят, и обязательно возьмут с собой, и может даже на цепь посадят на время дороги, но ты, ежели вздумают с тобою плохо обращаться, все время напоминай, чей ты холоп. Вот я и напоминаю, что холоп я не чей-нибудь.
Жискар не выдержал и засмеялся. Ярослав же почему-то помрачнел.
— Проведи Нимрода в покои пока что, пусть отдохнет с дороги, — сказал он.
Тем временем домой к Уржу, вернувшемуся в ужасном волнении, пришли священник и воевода. Священник держался показно беззаботно, а воевода заметно нервничал.
— Что же князь тебе сказал? — допытывался воевода.
— Сказал, что еще будет со мною говорить, позже. Сказал, что законы есть. Все говорил, что я какую-то пошлину беру.
Воевода посмотрел на священника. Тот подчеркнуто равнодушно пожал плечами.
— По-моему, — заметил он, — нужно спрашивать, не что князь сказал Уржу, а о чем Урж успел сказать князю.
— Что ты сказал князю? — грозно спросил воевода.
— Да не кричи ты так. Что-то сказал, всего не упомнишь.
— Ты не говорил ли, что мы с караванщиков деньги берем?
— Говорил.
— Как!
— Но ведь это правда. Он спросил, я ответил.
— А что потом с этими деньгами делаем, говорил ему?
— И ты туда же! — удивился Урж. — Князь тоже самое спросил. Ну, куда идут семейные деньги? Не хвесты же на них закатывают! Еда, одежда, починка дома, все для семьи стараемся.
— Так, — сказал воевода.
— Ага, — сказал священник.
— Ну, спасибо, что предупредил, — заметил воевода. — Всего вам доброго, друзья мои.
Но убежать из города он не успел. Ярослав, занятый охраной собственной персоны, управился тем не менее отдать приказ, и когда воевода, влекомый любовью к сбережениям, честным трудом нажитым, все- таки появился у себя дома, чтобы эти сбережения забрать с собой, его схватили. Священника тоже было схватили, но он открыл подвал церкви и представил доказательства, что все золото, изъятое у караванщиков, находится в сохранности и будет передано князю по первому же требованию.
— Возьми золото, mon roi,[14] — посоветовал князю Жискар. — Чувствую я, пригодится оно тебе в самое ближайшее время.
— Нет, не желаю, — недовольно ответил Ярослав. — Сколько нужно наложить запретов, чтобы подействовало! Не желаю я, чтобы людей, рожденных на моих территориях, продавали в рабство за тридевять земель!
— Все так делают.
— Я — не все. Да и кто — все? В Швеции есть хоть один работорговый центр? Нет, шведы своих рабов себе же и оставляют. Чем мы хуже?
— Всех оставлять — владельцев не хватит. В Швеции народу меньше.
— Не язви, Жискар, не до того. Я вообще против продажи людей нехристям, хоть бы и своим. Если христианин покупает холопа, он за него ответственен перед Создателем, и он об этом знает.
— Морализаторствуешь, mon roi.
— …Нехристи же… Нет, Жискар, с этим нужно что-то делать.
— Огромные доходы, — сказал Жискар. — Нечем заменить.
— Пусть торгуют шкурами или деревом.
— Это совсем не то. Намного дешевле. Что будем делать с проворовавшимся воеводой?
— Не знаю… Много наворовал?
— Вроде много.
— Продать бы его самого какому-нибудь халифу.
— Возрастом не вышел. Старые ценятся низко.
— Посадим в подземелье?
— После нашего отъезда его сразу выпустят. Может, просто на кол его посадить?
— Не болтай, Жискар. Ты знаешь, я не люблю жестокости даже в шутку.
— Думаешь, нигде на твоих территориях не сажают на кол, без твоего ведома?
— Думаю, что сажают. Но меньше, чем раньше. Ну, что ж, едем мы в Киев или не едем?
— Золото у священника возьми все-таки.
— Нет.
— Ну тогда я возьму.
Ярослав мрачно на него посмотрел.
— Я что, для себя, что ли, стараюсь? — обиделся Жискар. — Мне лишнего не нужно, я, тебе служа, все, что хочу, имею и так. Просто есть предчувствие, что золото это нам понадобится.
— К ворожихе ходил?
— Mon roi, тебе не идет сарказм. В крайнем случае отдашь супруге, а она раздаст его бедным.
Хорошая мысль, подумал Ярослав.
В дубраве на окраине Хоммеля Лель вдруг заупрямился.
— Езжай-ка ты дальше одна, — сказал он. — С князем я встречаться не хочу.
— Почему? Разве тебе не интересно, какой он?
— Уж я его видел.
— Не дури, Лель. Что ты как маленький.
— Не желаю. Я тебя здесь подожду. Сяду вон под тем дубом и подожду.
— В Хоммеле, наверное, есть кроги.
Лель подумал.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда поедем в крог, поедим, и я тебя подожду в кроге, и постараюсь не напиться.
— Согласна.
Светило солнце, таяла ледяная корка на улицах. В кроге отвратительно пахло, было грязно, и Ширин поняла, что киевские кроги отличаются от провинциальных. А в Константинополе кроги, наверное, мраморные. Впрочем, в Константинополе нет крогов — там капилеи. Но каждый капилей обязательно из мрамора.
Еда в Хоммеле оказалась не очень вкусная. И даже названия звучали непривлекательно — зморыш половинный, бузырь в туне, жика кислая. Из цивилизованных блюд наличествовали новгородские стегуны под рустом. Название Ширин помнила, но Лель отрицательно мотнул головой.
— Они может и стегуны, но не новгородские, а уж какой тут руст делают — лучше не пробовать. А вот свир у них неплохой. Я, впрочем, не любитель свира. Но, за неимением лучшего, придется лакать. Может не пойдешь к князю? Зачем тебе князь? Он старый, некрасивый, и сварливый.
