верят в ангелов.
— Что ты плетешь!
— А помнишь Тайный Собор в Мюнстере? Снимала ты домик возле самой церкви.
Мария помнила.
— Меня с тобою не было, — продолжала Эржбета, — но ты решила, что опасности нет, и подкупала писцов, и передавала копии другим на хранение, и зарвалась. И церковники, хоть и заняты были дебатами, все-таки обратили внимание, и послали стражу тебя схватить. Ты вышла невредимая, и до сих пор думаешь, а уж двенадцать лет миновало, что ты тогда сама страже зубы заговорила — ловкая какая, изворотливая. И тебя нисколько не удивило, что предводительницу Неустрашимых пришли арестовывать двое, а не дюжина. Их на самом деле было, конечно же, больше, но кто-то остановил остальных! Кто-то тебе устроил гладкую переправу при Стиклестаде — ты думала, это тебе союзники, против Олова объединившиеся, помогли. Да, как же. И кто-то, когда Эймунд готов был тебя убрать, ездил ради тебя в Консталь — уж я-то знаю, поскольку сама с ним ездила, и даже думала, что конец тебе пришел, поскольку успеть было невозможно. Вообще. Но ангел-хранитель успел. Уж не знаю, как ему это удалось! А когда ты строила козни в Полонии и подбивала рольников на мятежи, донос на тебя Ярославу перехватили в двадцати аржах от Киева — а ведь ангел-хранитель твой был тогда женат, занят семейными заботами, и все же оказался на нужном хувудваге, и время подгадал. А ты даже не помнишь его имени!
— Я помню его имя, — мрачно сказала Мария.
— Ну и то радость.
— Не время сейчас об этом говорить.
— Почему же?
— Он сейчас слишком далеко.
— Он в Париже.
— В Париже?!
— Понимаю, ты занята была все это время. С польским наследником. На молодое мясо потянуло касатку. Ты даже не знаешь, кто к тебе в дом ходит.
— Он был здесь?
— Нет, не он. Сын его.
— Когда?
— Каждый день приходил.
— Позволь… Нестор?
— Догадлива ты.
В помещении слева от кладовой, без окон, происходило неприятное.
Казимир со связанными за спиной руками сидел на ховлебенке в углу. На полу перед ним, посередине комнаты, лежали на спинах — Лех, Ежи, и Дариуш, связанные, во ртах у них помещались кляпы. Небольшого роста тщедушный темноволосый человек ходил между ними, выбирая, помахивая коротким копьем. Присмотревшись к Дариушу, он решил, что лицо у этого парня непримиримое, говорящее о внутренней силе, и с ним будет больше всего возни. Поэтому он остановился именно возле него.
— Я задам тебе несколько вопросов, — сказал он, — а ты на них ответишь. Существует, наверное, некое тайное общество, в Полонии или в Саксонии, решившее посадить Казимира… вот этого малого… на престол, дабы через него управлять страной. Первый вопрос — где находится тот, который послал вас всех сюда, к Казимиру, и как его зовут.
Наклонившись, он вынул кляп изо рта Дариуша. Дариуш провел языком по зубам, почмокал, еще поводил языком, чтобы в рот набралась слюна и не было так сухо, и сказал:
— Вынули из болота кикимору, вытащили у ней из дупы хвост, шерсть на голове пригладили, теперь она ходит, вопросы задает какие-то.
— Понятно. А куда вы его, Казимира, везти собирались?
— Не унимается кикимора, — посетовал Дариуш. — Все пытается сказать что-то, а не получается у нее. Все на зверином языке говорит, а как его поймешь, язык этот.
Коротко размахнувшись, тщедушный человек всадил копье Дариушу в грудь. Дариуш дернулся несколько раз, издал приглушенный стон, и затих.
Тщедушный человек перешел к Леху.
— Теперь ты, — сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.
Лех безумными глазами смотрел на него.
— Ты слышал вопрос. Отвечай, — настаивал тщедушный человек.
Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.
— Если ты хоть что-нибудь скажешь, — сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, — я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.
Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.
— Я сейчас все скажу сам, — пообещал ему Ежи.
Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.
— Говори.
— Te Deum laudАmus, — сказал Ежи. Te DСminum confitИmur. Te ФtИrnum Patrem, omnis terra venerАtur. Tibi omnes Аngeli…[1]
— …tibi cФli et univИrsФ potestАtes, — подхватил вдруг дрожащий Лех. — Tibi chИrubim et seraphim incessАbili voce proclАmant…[2]
— Sanctus, Sanctus, Sanctus, DСminus Deus SАbaoth,[3] — поддержал его Ежи.
— Pleni sunt cФli et terra maiestАtis glСriФ tuФ,[4] — продолжил Лех.
Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.
— Te gloriуsus apostolРrum chorus, te prophetАrum laudАbilis nЗmerus,[5] — прошептал еле слышно Ежи.
— Тe mАrtyrum candidАtus laudat exИrcitus,[6] — тихо сказал Лех.
Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.
— Te per orbem terrАrum sancta confitИtur EcclИsia, Patrem immИnsФ maiestАtis; venerАndum tuum verum et Зnicum FМlium; Sanctum quoque ParАclitum SpМritum. Tu rex glСriФ, Christe.[7]
Тщедушный начал наносить удары подряд — в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову — и перестарался. Лех потерял сознание.
Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.
В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.
— Это Бьярке. Открой.
Тщедушный отодвинул засов.
— Мне нужно поговорить, — Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, — Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе… Есть способы проще и добрее.
Тщедушный скептически улыбнулся.
— Выйди, выйди.
Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.
— Звери, а не люди, — сказал Бьярке. — Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже
