хорошо.
Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.
— Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?
Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации — дополнительное унижение.
— Пошел в хвиту, — сказал он.
— Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины… Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь — эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро — придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.
Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.
— Бьярке, или как там тебя, — сказал он. — Ты, кажется, упомянул мою мать?
— Да.
— Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.
— Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?
Казимир молчал.
— Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.
— А что будет с Марией? — спросил на всякий случай Казимир.
— Не знаю. Марие я помочь не могу, — ответил Бьярке.
И Казимир начал верить. Если бы его обманывали — Бьярке бы обязательно сказал, — и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь — без Марии?
— Нет, — сказал Казимир.
— Твоя мать согласилась бы.
— Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь — действительно правда, мой тебе ответ — нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.
Сказал — и прикусил язык. А вдруг это тоже — подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога — и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?
— Нужно подумать, — сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.
— Бьярке!
В дверь стучали.
— Что еще? — крикнул Бьярке.
— Тебе ищут! Ты здесь нужен!
— Я занят!
— Очень нужен!
— Сейчас посмотрю, что там, — сказал Бьярке, поднимаясь на ноги.
В «Ла Латьер Жуайез» компания продолжала веселиться. Пили, бренчали на лютне, распевали баркароллы — но сколько ни терлась возле них Маринка, сколько ни улыбалась, стреляя зелеными глазами — ей упорно отказывали во внимании. А примкнуть к разбитной компании ей очень хотелось. Помыкавшись, она в конце концов она решила обидеться и уйти.
На страте бабье лето было в полном разгаре, полуденное солнце начало даже слегка припекать розовую с веснушками маринкину кожу. Внезапно она поняла, почему ее не приняли — суеверная римская публика не любит рыжих женщин! Стало еще обиднее.
Нестор, насмешливый и ленивый, порядком ей надоел за это время. Мать скоро уедет — в зябкий, промозглый осенний Киев — бррр. Маринка боится солнца, но любит, когда тепло. Маринка любит тень южных деревьев в жаркий полдень. И еще Маринка любит, когда ее развлекают — любовью и россказнями. Нестор, дубина, рассказывает ей о древних сражениях, а ведь должен был бы понять, что не сражения интересны Маринке, а кто с кем спал, и почему. Такие истории Нестору тоже известны, но почему-то он их рассказывать стесняется. И еще Нестор грубоват в постели, совсем нет в нем чувственности. Маринка любит чувственность. Также, Нестору следует чаще мыться.
На Рю Ша Бланк Маринка вдруг остановилась, почувствовав неладное. Страт пуст, но он и не бывает многолюдным. Мезон — тот же, что вчера и позавчера, те же окна, тот же фасад. Но — другое настроение нынче у мезона. Мезон выглядит, как глуповатый человек, пытающийся заманить ближнего в ловушку — мол, иди сюда, ничего страшного. И только отчаянно глупый ближний поверит и пойдет, и попадется.
В палисаднике размышляют о естестве и сущности привязанные к деревьям четыре лошади под седлами. Это марьюшкины друзья прибыли, ничего страшного, продолжал уговаривать Маринку глупый мезон. А чего это они здесь делают, ее друзья, в таком количестве, спросила Маринка. А приехали погостить, с фальшивым добродушием отвечал ей мезон. А где мать, спросила Маринка. Ну, где ж ей быть, в «келье» своей, конечно же. Нет, мать не в келье. В келье, в келье, уверял мезон фальшиво. Ты зайди, и сама увидишь. А что если я посмотрю в окно, подумала Маринка. А ты посмотри, поддакнул ей мезон. Зайди в палисадник, калиткой скрипни погромче, подойди к окну, да посмотри, еще и ладонью прикройся, а вон и ставня как раз открыта. Нет, решила Маринка, в палисадник я пока что заходить не стану. А если я залезу вон на то дерево на страте — будет лучше видно, а то мне забор мешает. Посмотрю, что там и как. Ну зачем тебе лезть на дерево, уговаривал ее мезон. Порвешь себе рубаху и поневу только. Не лезь ты на дерево. Еще увидит кто! Женщинам по деревьям лазить не положено, чай не кошки они. И вообще — заходи смело внутрь. Здесь рыжим раздолье. Особенно женщинам.
Маринка подошла к дереву и посмотрела по сторонам. Никого. Подпрыгнув, она ухватила обеими руками нижнюю ветку липы, задрала правую ногу, уперлась в ствол, и попыталась подтянуться. Не вышло. Тогда она задрала и вторую ногу. Повернув голову чуть назад, она сообразила, что все видит, что нужно — солнце как раз светило под нужным углом, а глаза Маринки находились чуть выше забора.
Мать сидит на ложе в спальне Марии. Сама Мария стоит перед мужланистым варангом и кричит на него. Варанг вдруг с размаху бьет Марию по лицу. Другой варанг захлопывает ставню.
Ну ты и сволочь, сказала Маринка мезону, и спрыгнула вниз.
Теперь нужно спокойно подумать, только не здесь. И Маринка, похолодев, зашагала по страту — прочь от мезона.
Легко сказать — идти и думать. Нет, чтобы думать, нужно стоять на месте. А еще лучше лежать. И совсем хорошо — лежать и не думать, а красивый юноша пусть ласкает и развлекает, а не так, чтобы поджилки тряслись.
Пройдя несколько стратов, Маринка остановилась под каштаном неподалеку от грязной, мутной Сейнен.
Мать никогда не заходит в спальню Марии. Незачем, да и по этикету не положено. Тем более странно, что в спальне Марии находятся какие-то варанги, бьющие княжну по лицу. Друзей Мария приняла бы в гостиной, и по лицу бы ее там не били. Значит, в спальню к ней они вошли против ее желания. Поскольку желание и воля у таких людей, как Мария — одно и то же, значит они вошли против ее воли. А если что-то происходит против воли Марии, значит Мария — не та Мария, что была вчера. Это — Мария, которая потеряла власть.
Самое разумное — сделать вид, что меня это все не касается, нанять повозку, и уехать. Можно в Болонью — там, помнится, было хорошо и тепло. Можно в Венецию — там, говорят, тоже хорошо, хоть и холодно зимой. Венеция стоит на каналах, а каналы соединены с морем… хмм… как же оно называется? Влагалитика? Математика? Не помню, но, в общем, противное море, неласковое. Болото, а не море.
