— Ну, это я не знаю, — Денис слегка растерялся. — Это, типа, кому-то другому дали.
— А почему десятая глава пропущена?
— Так ведь… это… Ну что ты прицепилась? Мне, типа, дали вот эти три главы, я, типа, и выучил.
— Так ведь не понятно ни бельмеса. Ты целиком рассказ читал?
Денис замялся.
— Нууу… конечно… да. Читал. Целиком. Но не весь. А только, типа, вот эти три.
— Глупость какая-то. Выучил бы тогда хоть начало… или конец.
— Не, погоди. Но я ж не виноват. Это так, типа, придумано. В этом же весь и смысл.
— В чем это?
— Ну прикинь. Где-то в России есть еще два человека, которые, типа, знают начало и конец.
— И десятую главу.
— И десятую главу, — растерянно подтвердил Денис.
— И что?
— Да как что?! — удивился Денис. — И вот только мы, и больше никто, типа, имеем, ну как будто три части этого… шифра к одной дверце. И для этого, чтоб ее открыть, нам нужно собраться, понимаешь? Втроем!
— Понимаю. И сообразить на троих.
— Да не, не то, — расстроился Денис. — Я так понимаю, в этом и есть идея ГЕНАЦИДа.
— Чего идея?
— Да идеи этой национальной!
— А-а.
— То есть народ, типа, объединяется вот этими знаниями через пространство. Например, если мы втроем соберемся, то мы, типа, сможем целый рассказ понять.
— Гм-м-м, — призадумалась Танька, но тут же стряхнула с себя оцепенение. — Очень трогательно. Ладно, Денис. Давай, иди, учи, что там у тебя еще. Мне вон работать, типа, надо.
И Танька начала демонстративно перекладывать какие-то коробки с места на место. Денис рассеянно попрощался и вышел.
Свои книжки Танька еще не трогала. Память у нее была никудышная, и она с трудом представляла, как можно запомнить что-либо длиннее почтового адреса или продуктового ценника. Однако, выслушав невнятное бормотание Дениса, который явно не семи пядей во лбу, Танька почувствовала некоторое успокоение. «Он смог, и я смогу», — подумала она. В этот самый момент на пороге возник Гришка-плотник. Он не принадлежал к числу верных Танькиных ухажеров, так как понимал, что ни по возрасту, ни по социальному статусу не подходит на роль романтического влюбленного, но кое-какой интерес все же проявлял. Танька посмотрела на Гришку и вопросительно вскинула голову:
— Ну?
Гришка стал сконфуженно пожимать плечами, словно исполняя какой-то экзотический танец и наконец выдавил:
— Ну дык, ёптить! Пыхоходом и хрен, мля, с утра не побрезгует.
— Сигарет, что ли? — попыталась уловить смысл за таинственным словом «пыхоход» Танька.
Гришка отрицательно помотал головой. А потом спросил, виновато оскалившись:
— Не в закавыку будя кой-какое стихоблудство проценить?
Танька удивленно подняла брови:
— Стихи, что ли? — И, усмехнувшись, добавила: — Ну давай проценим.
Гришка сморкнулся в рукав и торжественно объявил:
— БОЕН-КР!
Привыкшая к нечеловеческому лексикону Гришки, Танька тем не менее переспросила:
— Чего?
— Боен-кр, — с нажимом повторил Гришка.
— Ну, Боен-кр, так Боен-кр, — махнула рукой Танька. — Авось дальше легче будет. Давай.
И Гришка залаял:
Танька выдержала небольшую паузу, но, поняв, что, видимо, это всё, хмуро спросила:
— Твои, что ли?
Гришка раздраженно замычал что-то неразборчивое, затем достал из-за пазухи потрепанную книжицу и начал тыкать пальцем в обложку.
Танька взяла книжку и прочитала имя на обложке: «Крученых». Затем, все еще сомневаясь, открыла заложенную страницу, полистала взад-вперед и, вернув книгу, сказала:
— М-да. Ну и поэт. Хрен поймешь. А ты, видать, когда нормальные стихи давали, последним в очереди стоял.
Гришка обиженно вырвал книжку из Танькиных рук, запихал ее за пазуху и вышел из магазина. Потом вернулся и вдруг произнес четко, как иностранец, выучивший свою первую фразу на чужом языке:
— Нормальные стихи.
Танька была так потрясена этой простой комбинацией из двух внятных русских слов, что даже не нашлась, что ответить Гришке, тем более его уже и след простыл.
Впрочем, долго горевать в одиночестве ей не пришлось. Народ повалил валом.
В следующие полчаса Танька пришлось выслушать целую гору произведений — тут были и стихи, и проза, и даже философские трактаты. Кто-то просто читал, кто-то просил Таньку сверить произносимый текст с оригиналом, кто-то, как бабка Агафья, спрашивал, что значит та или иная строчка. К десяти часам у Таньки закружилась голова и заболел живот. Ей казалось, что продуктовый магазин наполнился поэтами и писателями всех мастей, которые галдят, кричат, смеются, обливаются слезами, шутят, философствуют и признаются в любви. И в тот момент, когда в литературном потоке наметился небольшой перерыв, на пороге появился Валера-тракторист. Неудивительно, что встретила она его агрессивным вопросом, не собирается ли он тоже читать стихи. Втайне она надеялась, что он зашел просто потому, что захотел повидать ее.
Валерин ответ «можно и стихи» разбил ее надежды вдребезги.
— Ладно, шпарь. Только давай что-нибудь про любовь.
