Раздались крики, прибежала, тяжело громыхая сапогами, портовая стража. Начальник стражи движением руки их тоже отправил в бой. Его немногочисленные воины перестроились.
Из кучки народа, что вышла вслед за гулякой из таверны, один вдруг шагнул в сторону, в его руках появилось то, что нельзя представить в руках знатного воина, – кожаный ремень с выемкой посредине, оружие простого плебса. Оттуда же из сумки он быстро вытащил округлый булыжник размером с кулак воеводы. Залешанин как завороженный наблюдал, как праща начала описывать круги над головой, слилась в серый шелестящий круг, мужик примерился, взгляд стал острый и злой, резко отпустил один конец, когда ремень уже разрезал воздух с жутким свистом.
Щеголь двумя быстрыми ударами поверг на землю сразу двоих, ощутил неладное и начал поворачиваться, в этот миг камень ударил в закрытый железом висок. Раздался звон, у Залешанина заныли зубы, щеголь содрогнулся, повернулся, его страшный взор отыскал пращника, тот охнул и выронил ремень, щеголь качнулся и упал с таким грохотом, будто рухнули медные ворота Царьграда.
Воины бросились как крысы на молодого поросенка. Красный плащ исчез под их блестящими телами. Залешанин слышал сопение, глухие удары, смутно подивился, что же там еще можно бить, но куча наконец распалась, двое с усилием подняли щеголя. Из-под шлема вытекала красная струйка. Лицо перекосилось от боли.
– Подлец…
– Быстрее, – прошепелявил начальник стражи.
Он бросил монету пращнику, а воины повели схваченного. Сзади шел сановник, начальник стражи закрывал окровавленный рот платком, где выступили широкие красные пятна. Сзади раздался шум, оставшиеся били пращника, но начальник стражи даже не оглянулся.
Крыши царьградцев плоские, если не считать их храмы, дома стоят тесно. Залешанин с легкостью перепрыгивал с дома на дом. Внизу по узким улочкам вели схваченного щеголя. Руки связали за спиной, на шее петля, другой конец начальник стражи привязал к седлу своего коня. Он все еще зажимал платком рот, а в седле раскачивался так, что вот-вот грохнется как груда железа.
Шлем со щеголя сорвали, ветер слабо колыхал волосы цвета спелой пшеницы. Правая сторона покраснела и слиплась, тонкая струйка пыталась по шее спуститься под доспехи, но быстро застывала по дороге. Петля туго стягивала его шею, но все равно он слегка откидывался назад, замедлял движение. Налитые кровью глаза на красивом мужественном лице, все еще чересчур красивом для мужчины, зыркали по сторонам. Двое шли по бокам, держа мечи наголо. Еще четверо тащили под руки своих раненых.
Залешанин забежал вперед, там крыша ниже, до проходящего можно дотянуться рукой, если лечь на пузо, а руки длинные. Застыл, чувствуя, как бешено колотится сердце, нагнетая кровь в голову и мышцы, те вздулись так, что едва не лопаются, в голове мысли и образы понеслись как дикие кони, ощутил, что сейчас будет двигаться вдвое быстрее, соображать и схватывать мигом, задержал дыхание, внизу затопали, голова всадника поплыла почти на уровне крыши.
Он пропустил начальника стражи, метнул оба швыряльных ножа, тут же прыгнул вдогонку за всадником. Конь охнул и присел под внезапной тяжестью на крупе. Залешанин ударил кулаком в блестящий шлем, развернулся и едва успел сдернуть с седельного крюка веревку, как испуганный конь завизжал в страхе и понесся прочь.
Сзади нарастали гам, крики. Он развернул коня, с жалостью увидел, что не успевает. Те двое, что шли с оголенными мечами, корчились на земле, сучили ногами, ножи угодили метко, но четверо оставили раненых и, выхватывая мечи, бросились на связанного щеголя.
– Зашибу! – дико заорал Залешанин.
Щеголь внезапно упал, перекатился, мечи блеснули в пустом месте, а щеголь подкатился прямо под копыта скачущего коня. Умный зверь перескочил, Залешанин ухватил одного за голову и руку, вскинул над головой и страшно метнул, сбив сразу троих, двое вовсе не встанут, он ревел и рычал, воины попятились, их учили драться с людьми, а не с озверевшим чудищем. Залешанин развернул коня, нагнулся и выдернул нож из горла убитого.
Почти не глядя, махнул, ощутил, как под отточенным лезвием затрещали веревки, тут же конь снова охнул, щеголь запрыгнул сзади, и Залешанин с силой ударил коня каблуками под бока:
– Гони, савраска!
Стены замелькали, сливаясь в серую полосу. Щеголь держался за плечи Залешанина, конь несся стрелой, глаза дикие, на удилах сразу повисли клочья желтой пены. Они вылетели на площадь, народ шарахался в стороны, вопли и ругань на всех языках, звон разбитой посуды, рухнул навес от солнца, а они уже вылетели в узенькую улочку напротив.
Внезапно щеголь сказал над ухом:
– Поворот налево.
Залешанин повернул послушно, подал коня влево, тот едва не раздробил ему ногу в стремени о каменную стену.
– Вон к тому дому!
Залешанин, повинуясь указке, дернул за узду. Конь на полном скаку влетел в раскрытые ворота. Из дома выбежали люди. Щеголь что-то крикнул, коня подхватили под уздцы и бегом увели. Высокий старик, худой как щепка, прокричал что-то с крыльца. Залешанина подхватили под руки, во мгновение ока он оказался в доме. Потом его вели через полутемные комнаты, пахло благовониями, затем несло кислым вином, щами, пересекли еще двор, перебежали под деревьями, а когда очутились в маленьком дворике, окруженном со всех сторон высокой каменной стеной, щеголь резко повернулся к Залешанину:
– Ты кто? Кто послал?
Залешанин растерялся:
– Ты с дуба упал? Никто не посылал.
– Так чего ж…
Залешанин бросил зло:
– Я увидел, как на одного дурня напала целая дюжина, вот и решил…
