словно умоляя избавить ее от этой тяжести, но казалось, что тонкая фигура висит в воздухе. Тьма вилась вокруг вихрями, высилась исполинским шатром, покрывала непроницаемым плащом плечи и единственное, что можно было рассмотреть, — это тонкие руки с пламенеющим живым перстнем, держащие угольно черную флейту, которую Он просто взял из ниоткуда… И лицо, застывшее в неподвижности резной каменной маски, с двумя безднами мглы вместо глаз. Ветер стонал, ревел и плакал, загнанно метаясь, словно в плену, но не смея потревожить даже один седой волосок из рассыпавшихся прядей больше не стянутых потерявшейся где-то ленточкой.
— Впечатляет! — процедила Ровена, держа свой ошалело мерцающий посох наперевес, как будто собиралась броситься на Него в рукопашную, — БЕЙ!!
Крик магессы сорвался на визг.
Маска дрогнула, и Владыка Темной Башни улыбнулся уголком изумительной формы губ.
Обычно магический бой не слишком впечатляющее зрелище, мало интересное для непосвященных, ведь он заключается прежде всего в поединке двух воль, а большинство проявлений магии не доступны глазу обывателя. В самом деле, смешно даже представить, что бы могущественнейшие маги перекидывались друг в друга огненными шариками, как ученики начальной школы.
Однако в этот раз все было несколько иначе. Темный маг, — или то, чем он стал — не нуждался ни в каких фигурах, построениях, формулах и артефактах. Это была чистая Сила, соприкосновения с которой не выдерживало ничто, кроме такой же чистой Силы. Со стороны это напоминало две переливающиеся всеми возможными цветами звезды в коконе из молний.
С Ровеной оставалось все меньше соратников, ибо Дамон гасил их как светлячков, а те, кто все-таки смог до него добраться, сгорали сами мотыльками-однодневками в черном пламене его всепоглощающей ненависти.
Конечно, сойдись Темный Властелин со Светлым Советом, вопрос чья взяла — был бы открыт. Но из магов высшего уровня Ровена была одна, к тому же, известно, что в состоянии сильного душевного волнения люди порой способны превзойти не только себя самих, но и вообще всякие пределы и границы. А если этот кто-то черный маг, который к тому же располагает всей мощью Башни, тогда как его противники наоборот не могут пользоваться своими способностями в полную меру из-за близости вышеупомянутой Башни?
Ровена и иже с нею были лишь неприятной занозой, — но не более, и Дамон не собирался тратить на них слишком много времени. Черная флейта плавно поползла к губам, и магесса стала белее белого.
Надо отдать должное, Светлые сражались достойно, не взирая на раны и потери — до последнего вздоха. Только это не имело никакого значения — все живое, что находилось в радиусе слышимости флейты, — падало замертво на втором или третьем аккорде. И противопоставить этому жуткому оружию было нечего: это ж не меч или посох, его не сломаешь в поединке. И того, кто связан с Властелином судьбой, кому судьба позволила бы остановить творившееся безумие, — здесь не было.
Последним из паладинов Совета оставалось только мужественно взглянуть в лицо разбуженной смерти.
Черная флейта приникла к губам своего создателя нежнее самой ласковой возлюбленной. Чистый трепетно-печальный звук, некстати вызывающий в памяти нечто хрупкое и возвышенное, как прозрачный лепесток, медленно оседающий на поддернутую рябью от прохладного ветерка воду, — разнесся над местом битвы.
Раз…
Но прежде чем раздалась вторая трель убийственно прекрасной мелодии, случилось нечто, на что никто не обратил внимания в первый момент: прогоревшие веревки лопнули под весом, и обожженное тело юноши рухнуло на поленья к подножию столба.
Флейта замерла.
Конечно, это был не более, чем самообман, плод расстроенного воображения, готового сыграть и не такую шутку с помутившимся от горя и гнева рассудком, но оказалось достаточно одного еле слышного стона, вроде бы сорвавшегося с бескровных изорванных губ, что бы изысканное, но от этого не менее смертоносное оружие было забыто. Как и все возможные враги на свете.
Даже если этот стон действительно был, разве возможно было расслышать его сквозь буйную пляску Сил и Стихий вокруг? И тем не менее, в следующую секунду истаивают и молнии, и черные вихри, и ураган уносится прочь, что бы остался лишь человек — на коленях, в пепле, судорожно прижимающий к груди безжалостно обглоданное огнем тело. Вздрагивающие губы шепчут имя…
Он не видел и не слышал ничего вокруг, и замешательство Ровены длилось всего лишь минутой дольше — сейчас было достаточно одного точного удара обычным мечом, что бы завершить этот причудливо затянувшийся Агон…
Они шагнули вперед одновременно: абсолютно потерявшаяся в происходящем Алагерда и наполовину преобразившаяся Раинн, распахивая когтистые крылья, только вампирка оказалась ближе и быстрее. Первая — так и не вступила в бой, вжимаясь в пресловутый столб с другой стороны. Вторая — очевидно, не собиралась вмешиваться в схватку, где ее помощь и так была не нужна.
До поры.
Это не было осознанным решением. Собственно, это вообще не было решением, просто волшебница метнулась во вновь сгустившийся сумрак, отчаянно тряся все еще пребывавшего в прострации Дамона за плечи.
— Очнись же! Слышишь меня! Очнись! Уходи! Уходи же!
Черные глаза смотрели так, как будто Дамон находился в трансе. А между тем, речь шла не о победе Раинн, а о том, что бы она смогла продержаться подольше. Светлые хотя и были основательно вымотаны, но вампирка в отличие от мага не могла пользоваться подпиткой из Башни, не говоря уж о том, что стоял белый день, а она была вынуждена не только драться, но и прикрывать от ударов его самого.
— Уходи! Прыгай же на пути! И ты, и она еще успеете отступить! Пожалуйста, уходи! — кричала Алагерда ему в лицо, и что-то дрогнуло в живых озерах мрака.
Дамон потратил еще одно короткое мгновение, что бы оглянуться на Раинн, и рывком поднялся с колен. Однако вместо того, что бы сосредоточиться на перемещении по тонким путям, он бросился куда-то в сторону, по-прежнему не отпуская тело юноши.
«Сумасшедший!» — успела подумать Герда, прежде чем почувствовала на своем плече мертвенную хватку, и ее увлекло следом. Волшебница вскрикнула, тщетно попытавшись вырваться, но тут же умолкла, что бы не привлечь к ним ненароком ненужное внимание, и прекратила сопротивляться, сосредоточившись на преодолении преподносимых ландшафтом сюрпризов.
То, что Райнарт вышел на них, можно назвать чудом, хотя зов Алагерды лишь набирал силу, и в нем звучала уже настоящая паника. Он был готов ко всему: что съехавший с катушек маг ее убивает, насилует, истязает кого-нибудь, а правда оказалась проще. И страшнее.
Продравшись сквозь заросли, Райнарт увидел чародейку живую и здоровую, только слезы катились по лицу градом. Он не помнил ее когда-нибудь такой растрепанной и такой… расстроенной, потрясенной, испуганной: почти не в себе. Она стояла на коленях перед Дамоном, который тоже сидел прямо на земле, и выглядел так, как-будто магам Совета все-таки удалось его убить, просто по какой-то причине он пока задержался на этом плане бытия.
И причина задержки была у него на руках… Райнарт отвернулся от жуткой картины, не сразу найдя в себе силы взглянуть снова.
От такого зрелища не мудрено тронуться.
— Отпусти его! Не мучай! Дай ему умереть! — всхлипнула Алагерда.
Райнарт похолодел, осознав, что в обгоревшем комке плоти еще теплится жизнь.
Герда, конечно волшебница, целительница, но любые силы имеют пределы, а тело юноши представляло собой сплошной ожог. Это Дамон, не желавший смириться с неизбежным, своей властью черного, чьи способности неразрывно связаны со смертью, не пускал его на кромку, отделяющую бытие от небытия, заставляя сердце Дамира биться и не давая душе покинуть истерзанное тело.
