все остальные. Гордыней движим был первый, усомнившийся в величии Господа, и она же руководила последним из недостойнейших созданий его… И разве сам он был иным, желая обладать чем-то, недоступным до селе никому другому, лишь от него исходящим. И во истину в том человек подобен Сатане, но разве не подобен он в том самому Богу, ибо все создания Его, человек же — его подобие… Что же тогда Господь, если и Сатана — от Него…
Он был исследователем, препаратором, — и что значит еще одна особь? Отец Жозеф равнодушно миновал Уриэля меж двумя охранниками, подготавливая столь долгожданную службу (естественно, она должна была начаться много раньше полуночи, ведь обряд тоже занимает порядочное время).
От свечей было жарко, от ладана — душно. Риза священника сияла белым, только по краю шли черные шишки. Отец Жозеф наполнял потиры вином, и выставил дискос с гостией, пока в часовню, косясь на вычерченный знак, обозначенный именами демонов и символами планет, входили избранные: несколько доверенных вассалов, гайдуки, ближние женщины графини. Черные балахоны — помилуйте! Какая безвкусица!
Достаточно просто плащей.
Последней появилась сама Элеонора об руку с Рубином.
— Я буду спускаться до алтарей в Аду… — раздался ее возбужденный голос, отмечающий начало службы.
— хором затянула паства.
Латынь гулко раздавалась под сводами:
— Veni, omnipotens…
— Словам Князя Тьмы, я воздаю хвалу! Мой Князь, несущий просвещение Я приветствую тебя, кто заставляет нас бороться и искать запретное, — на следующих словах в голосе графини уже пропало всякое волнение, и он стал торжествующим.
Сама она все больше впадала в состояние экзальтации, — Блаженны сильные, ибо они унаследуют землю. Блаженны гордые, ибо они поразят богов! Позволим скромным и кротким умереть в их горе!
Элеонора сбросила свой плащ, и в отличие от остальных присутствующих на ней ничего не оказалось. Отец Жозеф потянулся за дискосом с гостией.
— Suscipe, Satanas, munus quad tibi offerimus…
— Muem suproc…
«Veni…» звучит слажено, явно не впервые исполняясь, графиня вообще уже не контролирует себя.
— С гордостью в моем сердце я воздаю хвалу тем, кто вбили гвозди и вонзили копье в тело Иисуса, Самозванца. Пусть его последователи гниют в своей скверне! — еще немного и с губ пойдет пена.
Ритуал неуклонно следует к завершению, и семикратное «Diabolus», означает переход к следующей, самой торжественной части. Двое стражей вводят Уриэля: тот не сопротивлялся, покорно позволяя разложить себя на алтаре. Его и привязывать не было необходимости: юноша был едва в сознании. Он выпил положенное вино из поднесенного священником потира, и откинул голову, опуская ресницы.
Еще не все, осталось последнее надругательство… И священник уже принял от Элеоноры жертвенный нож: когда стихнет «Nythra kthunae…» он войдет в его тело.
На избавление от смерти, Уриэль уже давно не надеялся, но губы сами собой шевелились в последней бесполезной мольбе. Не к людям.
О какой милости он просил Бога, он и сам не мог выразить, ощущая только ужас, больше смертного, и безнадежное отчаяние.
Сверху обрушилась тишина — на плиты брызнуло алым…
20
Замок, не просто башня или несколько башен, обнесенные стеной. Это сложная организация, ибо в условиях хозяйственной автономии он должен отвечать всем повседневным потребностям живущих в нем людей, духовным и материальным. Как уже говорилось, в замке обязательно есть часовня, затем сам замок предназначенный для жизни, своя кухня и сад. Кроме всего прочего в замке есть прачечная, пекарня, хлев, конюшни, кузница, хлебный амбар, продовольственные склады, и конечно же казарма, для тех, кого наняли его охранять.
Ян быстро убедился, что здесь к этому вопросу относятся серьезно, хоть графиня и сумасшедшая. Наемников было много, хорошо вооруженных. Ребята подобрались злые, охочие до наживы: управлять такими, легче легкого. Но для этого нужно время, а времени-то у него и не осталось почти. Он конечно уже присмотрел, что потяжелее, что бы подпереть двери, но выигрыш это ему даст не большой. Другая проблема — те, что на стенах: такой отряд, какой собрал Хёссер, незамеченным подойти не сможет, как ни старайся. А значит сигналом ему будет скорее всего не условленный знак, а крик дозорного…
Вот с них-то волколак и начал, аккуратно, по одному, снимая служивых с нужной стороны. И все же, заметно, когда хозяйка женщина! Ибо она либо искренне полагает, что стражи на посту не спят и не пьют, либо вообще не задумывается над такими не достойными ее вопросами.
В этот момент его застало пение, донесшееся из часовни, еще более сгущая плотный тяжелый воздух. Было душно, как перед грозой, хотя какие грозы в конце октября!
Лют поймал себя на том, что напряженно прислушивается к происходящему в святилище. Не думать об Уриэле не получалось, как ни старался: подлостей за ним еще никогда не водилось, а иначе не назовешь предательство того, кто тебе доверился. Марта, права: жизнь за жизнь — это не цена, и бывают случаи, когда любой выбор не правильный… А ведь они оба верили ему до самого последнего момента! Последнего…
Ян саданул кулаком в камень. Стоя между зубцами, он так задумался, что не сразу разглядел движение за стенами, несмотря на свое особое зрение.
«Давайте же», мысленно подгонял их Лют, «Когда не надо — шустры не в меру, а когда надо, тащатся, как улитки беременные!» Ощущение неотвратимой катастрофы становилось почти осязаемым.
Дьявольщина! Вот именно дьявольщина здесь и происходила. Ян бесшумно скользнул во двор. На его счастье, слуги попрятались, видимо уже зная, что в такие ночи лучше не высовываться.
— Ну, затянули свои ермосы, — расслышал он ворчание кого-то из вольной братии, прежде чем подпереть дверь.
И обнаружил, что его трясет. Все. Вот-вот должен был прозвучать звук рога.
Времени, что бы обезвредить караульных в обрез. Но и служба судя по звукам подходила к концу, искать ход из замка в часовню (а его не могло не быть, потому что как туда входила Элеонора волколак не видел) было уже поздно.
В Христово воинство он не годился, да и плевать ему было на все эти игры с чертями и бесами! Не плевать было на другое: кто-то назовет это честью, кто-то просто человечностью, — красивых слов много, суть одна. И менять ее не следует.
Пение прекратилось, и Лют сорвался с места, поудобнее перехватывая позаимствованный чуть ранее приглянувшийся арбалет с сауленхебелем и оснащенный полиспастом. Болт в нем был только один, но и
