сторону.
Пытаясь не дать ссоре разгореться еще больше – зная Дзю, от его вмешательства не стоило ждать иного – я скользнул к вертящейся Метле; мы впервые за столь долгое время коснулись друг друга – и выяснили, что это прикосновение приятно нам обоим. И мы мгновенно забыли о раздорах наших Придатков, о минувшем побоище, обо всем на свете; мы полностью ушли в Беседу, как не раз бывало раньше, в Кабире, в тихом мирном Кабире, где я не знал, что Придатки – это люди, что Блистающие – это оружие, а у Чэна были на месте обе руки, и тень Шулмы не делала день – темным, а ночь – опасной, и будущее было ясным и прямым, как мой собственный клинок, играющий солнечными бликами...
Я Беседовал с Волчьей Метлой и думал о том, что все будет хорошо. Даже если все плохо – все обязательно будет хорошо. А иначе надо до половины уйти в землю и попросить Чэна посильнее пнуть ногой рукоять.
А ведь не пнет – сколько ни проси... вот поэтому все непременно будет хорошо.
...Я в очередной раз легким движением прошелся между полированными зубцами Волчьей Метлы – и мы застыли, не шевелясь.
Не сразу я понял, что Чэн и Чин тоже стоят, обнявшись, и целуются.
Похоже, им тоже было неплохо...
– И жили они долго и счастливо, и родилась у них Волкорогая Метелка, – проворчал Дзюттэ из-за плеча Чин, поскольку Чэн продолжал сжимать его в левой руке.
Мы нехотя расплели объятья и, словно очнувшись, огляделись по сторонам. Оказывается, за это время многое успело произойти. Двое батинитов и Эмрах под началом держащегося за бок и охающего Коса перегоняли лошадей с поклажей за холм – устраивать лагерь у валуна, где воздух до сих пор пах кровью, было бы верхом глупости. Семейство Метательных ножей вновь радовалось жизни, хотя радость эта изрядно отдавала горем потерь: во вьюке какого-то шулмуса обнаружились захваченные в плен Блистающие, и среди них – два ножа Бао-Гунь, извлеченные шулмусами из тел воинов, убитых Ниру еще в скалах близ деревни Сунь-Цзя.
Фариза что-то усердно объясняла пленным ориджитам, во все глаза глядевшим на нас с Метлой и на Чэна с Чин; Диких Лезвий в груде явно прибавилось, как, впрочем, и шулмусов у валуна – тех уже оказалось более трех десятков, причем половина была серьезно ранена. Матушка Ци и Диомед, которому Чэн был обязан «Джиром о...», закончили хлопотать подле наших раненых и теперь оказывали посильную помощь пленникам; Асахиро и почему-то Коблан занимались несколькими хромающими лошадьми.
Я подумал, что пора брать руководство на себя – то бишь не мешать всем делать то, что они считают нужным – а Чэн отметил, что Фариза слишком уж долго беседует с ориджитами, бледными и сильно испуганными.
– Что ты им объясняешь? – поинтересовался Чэн-Я у Фаризы.
После удара булавой – к счастью, пришедшемуся вскользь и только оглушившему Фаризу – та плохо слышала и вопрос пришлось повторить.
– Да вот, спрашивают, что это между вами сейчас вышло, – хитро усмехнулась Фариза. – Пришлось объяснить... а то они решили, морды немытые, что вы добычу не поделили или там рабов...
– И что ты им сказала, гроза степей?
– Сказала, что свадьба у вас скоро... вот, мол, и привыкаете к семейной жизни. Кажется, на них это произвело большое впечатление...
«Ну да, они же не знают, что такое Беседа! Для них это – бой, бой насмерть...»
– Впечатление – это хорошо, – задумчиво проговорил Дзюттэ, выслушав содержание разговора в моем изложении. – Впечатление надо создавать и всячески поддерживать... первейшая заповедь любого шута.
И он многозначительно умолк.
Вот тут-то до Меня-Чэна дошло, что на самом деле хотел сказать Обломок.
И мы сделали все необходимое, чтобы это дошло и до всех остальных. А они, эти остальные, оказались на редкость понятливыми – хоть Блистающие, хоть люди – и немедленно принялись за дело.
Для начала мы перебрались за холм сами – кстати, там обнаружилась рощица чахлых и горбатых деревьев, что было и впрямь кстати – и перегнали туда же шулмусов, перевезя тяжелораненых и Дикие Лезвия на полотнищах шатров, растянутых между безотказными лошадками. А дальше мы взялись за дело. Мы ставили шатры, перевязывали раны, готовили еду...
Но как!
Я-Чэн видел – как, потому что сам непосредственно в представлении участия не принимал, расположившись на пригорке и со стороны наблюдая за происходящим.
...за тем, как Матушка Ци и Чин старательно перевязывают шулмусов заново, а могучий Гвениль в руках Фальгрима с устрашающим свистом отсекает лишние полосы ткани перед самым носом белых, как молоко, ориджитов – и Фальгрим с каждым ударом корчит такие рожи, будто и впрямь собрался поотрубать несчастным головы, а заодно и все не полюбившиеся ему части их тел.
...за тем, как Волчья Метла вместе с освободившейся Чин увлеченно подхватывают на зубцы веревки для шатров, спутавшиеся в один узел, и изящным броском переправляют Косу, чей Сай со всех трех рогов распутывает это безобразие, визжа от усердия.
...за тем, как Бронзовый Жнец играючи полосует подвешенные перед ним ленты сушеного мяса, и те совершенно одинаковыми ломтиками сыплются в подставленный казан.
И Блистающие, и Придатки постепенно входили во вкус. Словно из ничего на ровном месте менее чем за час встал лагерь, выросли шатры, в котлах закипела «шурпа по фамильному рецепту семьи Анкоров Вэйских», и кто-то уже успел соорудить примитивную коновязь, в которую тут же со свистом вонзились на равных расстояниях друг от друга все девять ножей Бао-Гунь – Ниру метала их лежа, будучи раненой в обе ноги, но ножи легли точно туда, куда и должны были лечь.
Эмрах здоровой рукой, незаметно шипя от боли, набросил на ножи свернутую в кольца упряжь и
