глазах Куш-тэнгри вспыхивал холодный черный огонь.
Мы кидали лениво, не торопясь, давая камням слегка зависнуть в воздухе, не больше трех одновременно, но все-таки, все-таки, все-таки...
Шесть.
А на семи он сломался.
Пять взял, шестой локтем отбил, седьмой ему в чашку плюхнулся.
Белыми брызгами халат залил.
А я не о вопросах умных думал, не об ответах правдивых, а о том, что если бы дети Ориджа хотя бы пяток камешков вот так ловить умели, то наше знакомство с ними по ту сторону Кулхана совсем иначе сложилось бы.
И вот этот человек утверждает, что никогда не брал в руки оружия?!
«И вот этот Придаток всю жизнь прожил без Блистающего?!» – отраженным эхом ударила меня мысль Единорога.
– Ну! – властно крикнул нам Дзюттэ. – Ну, что же вы?! Спрашивайте!..
И мы поняли, что и как надо спрашивать.
– Лови, шаман!
Я запустил в неподвижного Куш-тэнгри Обломком; а когда Дзю еще был в воздухе, пролетев две трети пути от меня до Неправильного Шамана, я прыгнул следом – и сумрак взвизгнул от боли и неожиданности, рассеченный Единорогом.
Он не соврал. Он действительно никогда не держал в руках оружия, этот удивительный человек, родившийся седым. Он поймал Обломка, но поймал так, как это не сделал бы ни один кабирец – за край гарды, и даже не подумал защититься им от удара, а попытался увернуться, и увернулся, но через мгновение острие Единорога уже упиралось в побрякушку на правом плече шамана.
Куш-тэнгри глубоко вздохнул и осторожно, кончиком пальца, отодвинул клинок в сторону.
Я забрал у него хихикающего Дзю и вернулся на прежнее место, пряча Единорога в ножны.
– Это был вопрос? – осведомился шаман слегка севшим голосом.
Я кивнул.
– И я на него ответил?
Я еще раз кивнул.
– А... а что я ответил?
– Что ты на самом деле не знал Блистающих...
– Что?!
– Не важно. Что ты не пользуешься оружием. Что ты говорил правду – раз не соврал здесь, то, скорей всего, был правдив и в остальном.
Куш-тэнгри отхлебнул араки, прополоскал ею рот, затем выплюнул злосчастный камешек, а араку проглотил.
– Ну а если я притворялся? – после долгой паузы спросил он. – Если я обманул тебя?
– Если ты успел столь быстро понять смысл моего вопроса и обмануть меня, – ответил я, – тогда это не я – Асмохат-та, а ты.
Дзю у меня за поясом наконец перестал веселиться.
– А он мне нравится, – неожиданно сообщил Обломок.
– И мне, – вздохнул Единорог.
Я налил себе из жбана.
– Ты нам нравишься, – сказал я Неправильному Шаману.
– Кому это – вам?
Я неопределенно помахал чашкой в воздухе, проливая араку.
– А можно, – с несвойственной ему робостью вдруг спросил Куш-тэнгри, кивком головы указывая на Дзюттэ, – можно, я его еще раз подержу? Нет, не сейчас, потом... Можно? Я... мне показалось, что он – живой.
И шаман замолчал.
– Дзю, ему показалось, что ты живой, – с удовольствием передал Обломку Единорог. – Слыхал?
– Да? Польщен, – вяло отозвался Обломок. – Скажи-ка ему: мне тоже показалось, что он – живой.
А я все вспоминал летящие камешки и летящих гусей.
Камешки ловил я и ронял он; гусей видел он и не видел я; а еще он знал, что случится с гусями завтра.
Галька, упавшая в чашку с пенящейся аракой; сизый к вечеру отстанет, а тот, что с черным хвостом...
...А потом я выбрался наружу из шатра и долго моргал, привыкая к свету и пытаясь понять – вот передо
