мной обеденные приготовления моих спутников, но для кого это, собственно, отдельно в маленьком котелке варится рис (да и откуда рис в Шулме?!) без мяса, зато с обилием каких-то сушеных овощей и трав?!
Потом объявился из-за моей спины Куш-тэнгри, и назначение риса сразу стало понятным, потому что шаман отогнал от котелка нерасторопного (по его просвещенному мнению) шулмуса, извлек из складок своего одеяния несколько кожаных мешочков и принялся сыпать в котелок по щепотке-другой из каждого, бормоча себе под нос и помешивая варево деревянной лопаточкой, возникшей непонятно откуда.
Пахло шаманское кушанье на удивление вкусно, ничуть не хуже мясного плова в большом общем котле – и мой желудок одобрительно забурчал. Впрочем, шаман не собирался угощать ни меня, ни кого другого – он снял котелок с огня и приступил к трапезе в одиночестве, уплетая еду той же деревянной лопаточкой с завидным усердием, как делал бы на его месте любой проголодавшийся человек – а не таинственный шаман Безликого Ур-калахая.
Видимо, не один я заинтересовался поварскими тайнами шамана – потому что после того, как котлы опустели, а животы наполнились, к Неправильному Шаману, не сговариваясь, подсели с двух сторон ан- Танья и Матушка Ци, и начали у него что-то выспрашивать, тыча пальцами в котелок. Куш-тэнгри охотно стал вытаскивать свои мешочки и показывать их этой любопытствующей парочке – полагаю, тайна съедобных приправ не была сокровенной тайной Безликого – и Кос немедленно вооружился костяным каламом, походной чернильницей и листом пергамента, намереваясь записать все услышанное.
Тут я отвлекся, заинтересовавшись разговором за моей спиной.
Ставший за последнее время поразительно миролюбивым Асахиро ковырялся в зубах длинной колючкой и подтрунивал над новоиспеченным нойоном Кулаем, а потом стал говорить на темы более общие и даже, можно сказать, возвышенные.
Говорили по-шулмусски и довольно-таки быстро, но я успевал улавливать смысл беседы.
– Убивать – плохо, – внушал шулмусам благодушно-сытый Асахиро, и шулмусы дружно кивали головами. – Убивать – очень плохо. Сперва вы друг друга, после мы друг друга, потом вы – нас, мы – вас... И что? Разве в этом доблесть? Не лучше ли уменье воинское без крови проявить, по-дружески, а затем вместе пойти араку пить?!
– Лучше, – подумав, изрек Кулай. – Гораздо лучше.
Шулмусы оживились, кое-кто рассмеялся, а Тохтар-кулу полез за бурдюком, поняв Асахиро слишком буквально.
Бурдюк убрали подальше – это Фариза расстаралась – старый Тохтар недовольно сощурился, почмокал губами и повернулся к Асахиро.
– Хорошо сказал Асахиро-эцэгэ, – исподволь начал Тохтар, и я отчетливо увидел, как в глазках старого лиса забегали хитрые огоньки. Эцэгэ – оно, конечно, эцэгэ, и скоро все мои приятели в «отцы» шулмусские выбьются, а некоторые даже и в матери... так вот, вряд ли Тохтар хоть слово без подковырки скажет, да и само «эцэгэ» для кабирского уха – нож острый...
– Хорошо сказал Асахиро-эцэгэ, вкусно, сладко, уши радуются, еще хотят... Убивать – плохо. Помню я – года два тому назад в племени аруданов у одного охотника младшая жена пропала. Ну, пропала – и пропала. Украли, небось. Бывает. Потом еще одной женщины не досчитались. И снова. Заволновались аруданы – враг женщин ворует, скоро всех украдет! Не злой ли мангус объявился?! Потом в степи жену охотника нашли. Мертвую. Кто убил? За что убил? Если мангус – почему не съел?! Если человек – зачем убил? Украсть – понятно, а убивать – глупо! Что с мертвой женщиной делать?! Позвали шамана. Пришел шаман Безликого, воинам в глаза посмотрел и на хромого табунщика указал. Вот он, говорит, женщин крадет. Глумится не по-мужски, а после убивает. Чтоб молчали, чтоб не сказали никому. Аруданы хромого табунщика к двум жеребцам привязали, жеребцов в степь погнали, кровавыми клочьями степь засеяли. Не пропадали больше женщины у аруданов. А я сейчас Асахиро-эцэгэ слушаю, уши радую, сердце радую, думаю: «Убивать – плохо. Лучше араку пить. Зря тогда аруданы хромого табунщика убили, совсем зря... араку с ним пить надо было...»
– Дурак ты, Тохтар, – оборвал старика побагровевший Асахиро. – Такого табунщика трижды убить надо было!..
Они еще о чем-то говорили – а я задумался совсем о другом. Были ли у нас в Кабире убийства – я имею в виду, раньше? Насилие? Вооруженные грабежи? Нет. Не было. Не слышал о таком – по крайней мере, до появления беглецов из Шулмы. Кражи, мошенничества, подлоги, взятки – были. Грешны люди, один Творец безгрешен... Но не казнить же человека за кражу?! Вот и обходились без смертной казни. Плетей всыпать – это да. Затем тюрьма есть, рудники, в конце концов!.. Но казнь?!
Хотя, с другой стороны, я прекрасно понимал аруданов.
Почему у нас не было своих хромых табунщиков? Мы что, лучше шулмусов? Нет, мы не лучше...
Тогда – почему?!
– Блистающие не дают, – услышал я внутри себя голос Единорога. – Мы насилия не приемлем... во всяком случае, раньше. Попробуй грабитель с голыми руками напасть на Придатка с Блистающим, да еще в Кабире – что выйдет? А если ты и сам вместе с Блистающим – так и не станете вы ни на кого нападать! Ну а бумагу поддельную написать или стянуть что – это мелочи, люди и без нас управятся, мы о том и знать не будем... Зато когда у ребенка человеческого с детства к Блистающему уважение, так он и взрослый его на дурное дело не поднимет. И себя замарать побоится, и клинок родовой...
Нет, я не во всем был согласен с Единорогом, но отчасти он прав. Для насилия нужно оружие, или хотя бы понимание того, что насилие – уже само по себе оружие... а Блистающие – это не оружие.
Но...
– Послушай, Единорог... чем, собственно, мы, люди эмирата и Блистающие, отличаемся от шулмусов и Диких Лезвий? Тем, что они убивают, а мы – нет? Так и мы способны на насилие... Ты слушаешь меня?
– Я слушаю тебя, Чэн. Продолжай.
– Я еще не все понимаю, но давай представим себе вот что... Гончар делает горшок. Это его ремесло – делать горшки. Оно его кормит, ремесло это, да и от горшка польза несомненная – можно продать, можно воды налить, можно еще что-нибудь. Ремесло гончара – горшки делать, ремесло садовника – выращивать айву и персики, ремесло ткача – полотно ткать... а ремесло воина? Шулмуса или Дикого Лезвия?! Что делает воин?
– Убивает, Чэн. Воин – убивает. Умело и быстро.
