стало. Молодец!..
Еще бы не молодец... И себя спас, и Но-дачи. Ведь если какой Блистающий с белой кошмы за год так крови и не попробует – приносили неудачника в жертву Желтому богу Мо, разломав на три части и утопив в священном водоеме.
Все дно – в обломках. Гнилых, ржавых.
Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
А так – хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три раза в год берут. И то – против новеньких. Тех, что Беседуют. По старинке. Как привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие такие дела с кошмы на кошму перекладывают.
...Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
И как-то ночью вошли в шатер, переступив через удавленного стража, девять Придатков – из тех, что в разное время были в племя приняты. А у шатра восемнадцать коней землю копытом рыли – девять заседланных, девять – в заводе, под вьюки.
Взяли Придатки с пунцовой кошмы одиннадцать Блистающих – троих братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото... еще шесть клинков, проверенных Шулмой...
И – только пыль взвилась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон – куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам рассечен – видно, впрок праздничная наука пошла! – кони на земле бьются с сухожилиями перерезанными, плачут детскими голосами. Пока на дальний выпас пешком, пока...
...Прошли они Кулхан. Семеро – из девяти Придатков. Девять – из одиннадцати Блистающих.
И четыре лошади.
Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками, далеко, есть на земле место такое – Шулма.
И земля им тесной показалась.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Интересное дело... – задумчиво прошелестел я, когда Детский Учитель надолго замолчал. – Ну, допустим... А почему тогда они именно к тебе пришли, на жизнь жаловаться? Мало ли в том же Кабире Детских Учителей? И вообще...
– Учителей-то немало, – вмешался Обломок. – А Детский Учитель семьи Абу-Салим – один. И слово его, как Верховного Наставника из Круга Опекающих, дороже иных слов стоит. Вот так-то! И не только в Кабире.
Я не особенно разбирался в иерархии Детских Учителей, но сказанного Обломком было достаточно, чтоб угомониться и не приставать к маленькому ятагану с лишними вопросами.
– А ты, Дзю? – видимо, я угомонился, да не совсем. – Ты тоже Верховный Наставник, раз при этом разговоре присутствовал?
– Я – Верховный Насмешник, – ухмыльнулся Дзюттэ. – И я не присутствую. Я прихожу и остаюсь, пока меня не выгоняют. А когда выгоняют, то я все равно остаюсь. Понял?
– Понял, – кивнул гардой я. – Ладно. Наставник, рассказывай дальше.
– Дальше? – тихо переспросил Детский Учитель. – Чтоб дальше рассказывать, надо сперва назад вернуться...
И мы вернулись назад.
...За три месяца до побега попал в шатер к Но-дачи незнакомый Блистающий. Попал – и сразу на пунцовую кошму лег. Его в набеге из чужого племенного шатра выкрали, так что он в Шулме уже лет пять обретался, и всему, чему надо, обучен был. В том шатре он вместе с братом-близнецом лежал, только в суматохе набега пропал брат куда-то...
И одной долгой ночью, когда нет иного дела, кроме как спать или разговаривать между собой, рассказал новый Блистающий о том, что недавно случилось в его племени – а был он из известного в Мэйлане рода парных топоров Шуан, не склонных к выдумкам и многословию.
(Да, я неплохо знал когда-то Шуанов по обеим линиям – Верхневэйской и Мэйланьской – и к многословию они были склонны не больше, чем к умышленной порче Придатков. Хотя – если эта Шулма действительно такая...)
...Случился в племени, где находился тогда Шуан, заблудший топор с короткой рукоятью и подобным луне лезвием – праздничный той. Скачки-байга, песни-пляски, хмельная арака – все, как полагается.
Все, да не все.
Явился в племя, в самый разгар тоя, чужой Придаток с Блистающим на поясе. По внешнему виду оба – чистые вэйцы. И пришли от северо-западной границы Кулхана. Почему сами пришли, а не под конвоем заставщиков – неясно, да и лень в праздник разбираться.
Ну, раз пожаловали – становитесь в круг, за цвет кошмы и жизнь Придатка спорить!
Стоят они в круге. Смотрят на шулмусов. И те на них смотрят. Видят – Придаток стройный, узкоплечий, черноглазый, в суконный бешмет затянут; ни вида, ни силы, одни глаза из-под войлочного колпака лихим огнем горят. Такие огни в полночь на заброшенных курганах-могильниках видеть можно – можно, да не нужно. Кто их близко видел, те домой редко возвращаются.
А Блистающий, что только что был на поясе, а теперь уже в руке подрагивает – вроде бы обычный прямой короткий меч, клинок треугольный, двулезвийный, только у гарды-крестовины тот клинок чуть ли не в полторы ладони шириной, а у острия – полукругом под бритву сточен.
( – ...Чинкуэда, – бросаю я.
– Что? – удивляется Детский Учитель.
