– Ну и..?
– И я отказался. Я не знаю, придет ли Шулма в Кабир, но если бы Детские Учителя эмирата согласились бы на предложение Но-дачи – с этого дня, с этой минуты Шулма уже была бы в Кабире. А Дзю сказал...
– А я сказал, – резко перебил Наставника Обломок, – что за Шулмой не надо далеко ходить, потому что она уже в Кабире! Что Но и его приятели – это и есть Шулма! И если Блистающий способен помыслить о том, чтобы научить детей-Придатков убивать – он... он должен был навсегда остаться в Кулхане! Добровольно!
Меня поразила горячность шута. Предложение Но-дачи затронуло, вне всяких сомнений, какие-то сугубо личные чувства Обломка – вот только какие?
И опять же – сколько ему лет?
– Договаривай, Наставник, – тоном ниже буркнул Дзюттэ. – Все, не лезу больше...
– Чего уж там договаривать, – отозвался Детский Учитель. – Ушли они. Надо быть полными болванами, чтоб не понять – не дадим мы с Дзю юных Придатков портить. И сами не будем, и другим закажем. А они, беглецы из Шулмы, не глупее нас были. Маленький Шото – тот чуть не с середины разговора зверем на меня косился, а братья-Саи в дверях задержались и говорят: «Видишь, Но, мы же тебя предупреждали... Чистенькие они все тут, а мы теперь грязненькие – не станут нас в Кабире слушать. Придет Шулма, научит чистеньких пачкаться – да поздно будет. Станут пьяные шулмусы Блистающими владеть, а сами Блистающие Придатками станут. Нет уж, не дадим мы чистеньким вот так, от чистоты душевной, подохнуть! Наша грязь дешевле да проще – сами, сами обучитесь, чему надо... хотите или не хотите». Не понял я сперва, о чем это Саи, а как первое убийство в Хаффе свершилось, так сообразил – только поздно.
– Почему поздно? – спросил я.
– Ты уже почти научился убивать, – тихо ответил Детский Учитель. – Маскин Седьмой из Харзы – учится. Это только из числа тех, кого я знаю. И о ком я знаю. Кто следующий? Шешез? Лунный Кван? Гвениль? – а я именно его подозревал в содействии Саям и Но-дачи! Волчья Метла? Кто?! Может быть – я?!.
– Или Обломок, – не подумав, предположил я.
Дзюттэ промолчал – что само по себе было удивительно – но промолчал он так, что вот мне-то и стало не по себе. Было в его молчании что-то общее с молчанием Фархада иль-Рахша, грозящим прорваться бешеным звоном: «Во имя клинков Мунира зову руку аль-Мутанабби!»
Ну почему, почему я даже после всего случившегося так ужасающе легкомыслен? Говорю, не подумав; лезу, куда не следует; смеюсь, когда стоит быть серьезным, и наоборот...
Впервые я подумал, что с точки зрения многих кабирцев я могу оказаться в чем-то похожим на Дзюттэ Обломка. Вот она какая, личина шута...
– А почему ты не рассказал обо всем Шешезу? – поинтересовался я, адресуя этот вопрос Детскому Учителю. – Рассказал бы, и Шешез наверняка принял бы какие-то меры...
– А он и принял, – горько усмехнулся маленький ятаган. – Просто поверить в Шулму и угрозу Но-дачи для Шешеза было ничуть не легче, чем поверить, например, в тех же Тусклых. Вот он и поверил... во все сразу. Поговорил с тобой о Тусклых, провел опрос о целесообразности турнира, поручил нам приглядывать за происходящим, доверил харзийцу Маскину Седьмому поиск Тусклых, или хоть кого-нибудь; прислушался к предложению Дзю изготовить для твоего Придатка новую руку... Опять же не лез куда не надо. Каких еще мер ты ждал от Шешеза фарр-ла-Кабир, Единорог?
– Ну... других, – промямлил я.
– Других... Для других мер нужно уметь то, чему нас учат беглецы из Шулмы! Вот так-то...
Слабый шорох – и в дверном проеме возник силуэт Придатка. Я узнал его – теперь мне все легче было различать и Придатков, и те мелкие детали, которые обнаруживали смену их настроения. В дверях стоял Друдл. Придаток Обломка и Детского Учителя.
Нет, кроме Чэна, я никого больше из них не мог пока называть иначе, как Придатками. Ну и ладно... не все сразу.
– Заболтались мы совсем, – как ни в чем не бывало заявил Дзюттэ. – А спать по-прежнему не хочется. Пошли, Наставник, прогуляемся по холодку, остынем... Спи, Единорог, и не сердись, что разбудил. Чувствуешь, какой я вежливый стал? А все твое облагораживающее влияние...
Придаток Друдл неслышно приблизился, Дзюттэ и Детский Учитель устроились у него за поясом – и через мгновение я был единственным бодрствующим в комнате.
А спустя некоторое время я задремал.
И увидел сон.
Я висел в черной бархатной бесконечности, сверкая обнаженным клинком. Ледяная мгла слабо мерцала многочисленными искорками, и я догадывался, что каждый дрожащий огонек – это Блистающий, невероятно удаленный от меня и оттого такой же одинокий и беззащитный перед молчащим и равнодушным мраком.
Слабый звон донесся до меня откуда-то снизу – если здесь были верх и низ. Я вгляделся – и увидел крохотный зеленоватый шарик. Как тогда, на улице Сом-Рукха, когда сколотый с гарды убитого Шамшера бронзовый шарик откатился к глиняному дувалу...
Едва эта мысль посетила меня – я ощутил собственный вес и гигантской молнией понесся навстречу растущему шарику, пронзая пустоту, рассекая облака, расплескивая плоть земную и с каждым мгновением становясь все тяжелее.
Потом некоторое время не было ничего.
Совсем ничего.
...До половины уйдя в рыхлый холм, огромным крестом возвышался я над сумрачной равниной, и тучи неслись по мглистому небу, цепляясь за мою рукоять.
А по равнине двигалась странная процессия.
