небольшим километров, остановился на окраине живописного городка, у невысокого зеленого забора, за которым пенились цветущие вишни и звонко лаял большой лохматый пес, белый, как вишневый цвет.
На этом пасторальном фоне отлично смотрелся бы какой-нибудь круглый румяный старичок-лесовичок в широкополой соломенной шляпе, с граблями в руке и пушистым цыпленком в нагрудном кармане. Однако встретивший меня у калитки пан Иржи Шнипс оказался суровым с виду, очень старым, но подтянутым господином в ветхом пиджаке, застегнутом на все пуговицы. Загорелое морщинистое лицо, тонкие черты, бледные узкие губы, небольшие темные, как ягоды смородины, глаза. «Занятный дедушка», – говорил о нем Карл. Я бы, как ни старался, не смог подобрать менее подходящее определение. Ничего занятного в пане Шнипсе не было, разве только малый рост, но он принадлежал к редкой породе исполненных достоинства и естественной грации коротышек, в присутствии которых нормальные рослые люди начинают чувствовать себя несуразными великанами.
– Добро пожаловать, сын Карла, – без тени улыбки сказал старик.
А я вдруг подумал, что Карлсоном меня почему-то никто никогда не дразнил. Хотя, казалось бы, такая очевидная шутка, сама на язык просится.
Говорить нам с паном Иржи пришлось по-английски, щедро разбавляя заморскую речь славянскими словами. Первые пару минут мне было трудно, но потом я втянулся и даже начал получать удовольствие.
– Приятно будет поить вас чаем. Вы очень похожи на своего отца, – сказал старик после того, как усадил меня за стол, где огромные пузатые чайные чашки соседствовали с глиняными плошками, полными меда.
Я знаю, что это не так. Карл – блондин с лицом настолько правильным, что его, по свидетельствам очевидцев, трудно удержать в памяти, а у меня медная проволока вместо волос, почти азиатский разрез глаз, острые скулы и, мягко говоря, выдающийся нос. Разве только глаза у обоих серые, но для фамильного сходства этого явно недостаточно. Да и о каком фамильном сходстве может идти речь, если я родился через год с лишним после того, как моя мама отправила Карла в отставку. Ему было плевать, кто мой биологический отец, – просто сперва Карл решил, что сын его любимой женщины не должен оставаться в приюте, а потом, познакомившись со мной, обнаружил, что я – именно то, что ему требуется. Не знаю уж, чем я его обаял, но мне до сих пор нравится думать, что я купил Карла и все свое распрекрасное детство в придачу за половину черствой конфеты «батончик» – самая выгодная сделка всех времен, Рокфеллерам и не снилось.
Однако теперь пан Шнипс уверял меня, что я похож на Карла, а я не стал возражать. Известное дело, взгляд смотрящего всегда искажает объект в соответствии с ожиданиями этого самого смотрящего – как правило, неосознанными. Вот и пан Шнипс втайне желает, чтобы сын его старого друга был похож на отца и хотя бы отчасти компенсировал его отсутствие, а иначе какой вообще смысл иметь дело с сыновьями друзей?
– Мед разный, – говорил тем временем хозяин дома. – Где какой – пробуйте, понимайте сами. Я не знаю английских названий растений. Никогда не было нужно.
– Я даже русские названия большинства растений не знаю, – признался я. – Но это не помешает мне есть ваш мед.
Так и пили чай, изъясняясь практически фразами из самоучителя. Старика, конечно, интересовало, как дела у Карла. Что тот здоров, доволен жизнью и, как всегда, много играет, пан Иржи и сам, в общем, знал. От меня требовались подробности: есть ли при нашем доме палисадник? Что там сейчас цветет? Какие пироги печет Рената? Завели они кота, как собирались, или опять передумали? Хорошие ли соседи? И так далее. Я по мере сил удовлетворял его любопытство – насколько позволяли дырявая память и наш общий словарный запас.
– Теперь дайте мне ключ, – сказал хозяин, поставив на стол пустую чашку.
Я ожидал, что пан Иржи удалится в какую-нибудь домашнюю лабораторию, запрется там на несколько часов, а мне придется скучать в саду или гулять по городу до вечера – все-таки экспертиза, серьезное дело. Однако он подошел к окну и некоторое время, щурясь, внимательно разглядывал ключ. Этим дело и ограничилось.
– Очень интересная вещь, – объявил он. – Весьма ценный экземпляр. Однако… Я правильно помню, что ключ, который разыскивает Карл Оттович, был сделан в пятнадцатом веке?
– Конец пятнадцатого, – подтвердил я.
– Тогда у нас в руках копия. Не современная подделка, нет. Но этот ключ изготовили не ранее чем в семнадцатом веке. Я совершенно уверен. Совсем другая технология. По-чешски я мог бы объяснить, но вы не поймете. А по-английски не могу. Впрочем, вам это и не надо.
– Не надо, – поспешно согласился я. – И так понятно, что вы не можете ошибаться.
– Только в том, что касается ключей и замков, – неожиданно улыбнулся пан Иржи. – В других вопросах я допускаю ошибки. Не очень часто. Но все-таки случается.
Он отдал мне ключ, немного помолчал и торжественно объявил:
– У меня есть дополнительная информация, которая может оказаться интересной для Карла Оттовича.
Я адресовал ему вопросительный взгляд.
– Ваш ключ мне знаком. То есть эту копию я вижу впервые. Но я держал в руках оригинал.
– Вот это да, – выдохнул я. – Бывают же совпадения!
– Я бы не стал называть это совпадением. По роду своей деятельности я был знаком с многими выдающимися ключами Европы, – надменно сказал старик.
Это прозвучало так, словно ключи являлись не только живыми существами, но как минимум членами королевских семей. И пан Иржи был им официально представлен.
– О, конечно, – смиренно согласился я.
– Одна польская дама приносила оригинал мне на экспертизу, всего три года назад. Желала знать, что это за вещь и какова ее цена. Я был не прочь приобрести ключ для Национального музея, тогда я еще там работал. Мы были довольно близки к соглашению. Но потом она сказала, что должна как следует все обдумать. Я согласился ждать. В конце концов эта дама написала мне из Германии. Сообщила, что нашелся покупатель, который готов заплатить гораздо больше, чем музей. Принесла извинения. Сказала, ей очень нужны деньги. Ее, разумеется, можно понять. Чем дело кончилось, я не знаю. Но почтовый адрес этой пани у меня сохранился. Я всегда сохраняю адреса людей, с которыми переписываюсь. Привычка архивной крысы, – неожиданно весело добавил он и заговорщически мне подмигнул.
– Я уверен, отец будет счастлив заполучить ее адрес, – сказал я. – Эта дама наверняка поможет ему связаться с новым хозяином ключа. И тогда все уладится. Не было еще такого, чтобы Карл с кем-то не договорился, если ему очень надо.
– Я тоже так думаю, – кивнул пан Иржи. – И еще я думаю – как же удивительно, что я не вспомнил про этот ключ, когда Карл Оттович меня расспрашивал. Думаю, это из-за цвета.
– Что вы имеете в виду?
– Видите ли, для меня этот ключ навсегда останется «ключом из желтого металла». Очень необычный материал. Coronarium, так называемая кипрская медь. Знаменит тем, что римляне делали из него короны и другие украшения для театральных представлений. Все дело в том, что кипрская медь похожа на общепринятые представления о золоте больше, чем настоящее золото, и блестит сильнее – именно то, что требуется, когда хочешь продемонстрировать роскошь со сцены. Но важно не это. Важно, что я знал – был твердо уверен, – этот материал никогда не шел на изготовление ключей и замков. И тут мне приносят прекрасно сохранившийся ключ из кипрской меди. Для эксперта – катастрофа, для ученого – нежданный подарок. Очень сильное впечатление! Конечно, именно это мне и запомнилось. А Карл Оттович не знал, что ищет именно желтый ключ. И не сказал мне. Поэтому я не сообразил, о чем речь, не сопоставил другие параметры. Но когда увидел копию, сразу узнал. Здесь тоже желтый металл, но это вполне обычное для того времени… как сказать? – объединение материалов.
– Сплав? – подсказал я.
– Совершенно верно, сплав. Не редкость. Норма. По-латыни ourichalcum, [15] как это называется по-английски и тем более по-русски, не знаю.
– Неважно, – сказал я. – Главное, в целом все понятно. Выходит, не зря я все-таки съездил к пану
