Ключ из желтого металла

оказывается, дело – охота на ключ из желтого металла. Кто бы мог подумать.

– А то! – подтвердил Карл. – Когда поедешь?

– Послезавтра, пожалуй, и поеду. Чего тянуть?

– Хорошо. Слушай, Фил, я еще вот что думаю. Пан Черногук тебе, как я понял, скорее понравился, чем нет. И это, безусловно, свидетельствует в его пользу. Но ты, пожалуй, все-таки… – он замялся, но я и сам сообразил.

– Конечно, я не буду ему рассказывать, что еду искать оригинал. Его это не касается.

– Вот-вот, – подтвердил Карл. – И еще. Помнишь, я говорил тебе, у меня создалось впечатление, что пан Черногук очень хочет узнать мой адрес? Ничем иным его причудливое желание выслать мне слепок ключа я объяснить не могу. Так вот, ты все-таки постарайся сохранить адрес в секрете. Даже если пан Болеслев будет рыдать у тебя на груди, попутно загоняя под ногти раскаленные иглы.

– Не выдам под пытками, – пообещал я. – Хотя бы по той простой причине, что я его не помню. Я же вам с Натой бумажных писем отродясь не писал.

– Вот и хорошо, – совершенно серьезно сказал Карл. – Лучше не придумаешь. Теперь я спокоен.

Издевается, неуверенно подумал я. Сто пудов издевается. Просто мы слишком долго не виделись, и я забыл, в каком месте надо смеяться.

Стыдно признаться, но визита к Черногуку я ждал, как дня рождения в детстве, обмирая от нетерпения и любопытства. Как все пройдет, что я при этом почувствую, и какие будут подарки – эти младенческие вопросы терзали меня не на шутку. Полночи глаз сомкнуть не мог, а потом подскочил ни свет ни заря, хотя, по уму, следовало бы дрыхнуть подольше, все-таки на вечеринку собрался, не на детский утренник. Но что уж теперь.

Пришлось спускаться вниз, пить кофе. Заодно прихватил с собой книгу Цаплина, открыл наугад и уткнулся туда – носом, чашкой и горячим тостом одновременно.

Невеста Гансу очень нравилась – рослая, румяная, с длинной, тяжелой белокурой косой. Даже задумчивость красила ее, хотя, конечно, непривычно видеть у молодой девицы такой неподвижный, устремленный куда-то внутрь себя взгляд. Интересно, о чем она все время думает? – гадал Ганс. Впрочем, о чем еще и думать невесте, как не о будущей свадьбе. Поженимся – сразу развеселится, решил Ганс. Не о чем тут волноваться.

И с родителями Эльзы, он сразу понял, легко будет поладить. Мать Эльзы, такая же румяная, как дочка, но веселая и приветливая, неутомимо хлопотала у стола, а отец, по-приятельски подмигнув будущему зятю, сказал:

– Такое дело не грех отпраздновать. Сбегай-ка, дочка, в погреб за пивом.

Эльза кивнула и поспешно вышла из комнаты.

Минут через пять родители Эльзы начали беспокоиться. Куда подевалась эта негодная девчонка? Не такое долгое дело – нацедить кувшин пива. И какое впечатление это произведет на жениха? Кто захочет жениться на такой нерасторопной корове?

– Пойду погляжу, чего она там возится, – наконец сказала мать.

– Погоди. Я с тобой. – Отец тяжело поднялся из-за стола.

Ганс ничего не стал говорить. Но пошел следом.

Эльзу они увидели сразу же. Она и не думала прятаться. Сидела на стуле подле бочки, пиво давным-давно перелилось через край кувшина, и теперь у ног Эльзы плескалось пенное, хмельное озерцо, но девушка его не замечала. Она плакала, да так горько, что мать забыла, как собиралась отругать нерадивую девчонку, всплеснула руками, метнулась к дочери:

– Что случилось, дитя мое? Почему ты плачешь?

Эльза подняла на нее красные от слез, постаревшие, угасшие глаза и, превозмогая рыдания, заговорила:

– Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела…[16]

Хренассе некоторые развлекаются, озадаченно подумал я, захлопнув книгу. Надеюсь, это все-таки не пророчество насчет грядущего дня. Я бы, пожалуй, еще пожил какое-то время без ангелов и труб. Только-только снова во вкус входить начал.

Стоп, сказал я себе. Что я слышу. Начал входить во вкус? Ты это серьезно?

А хрен его знает, ответил я внутреннему куратору. Может, серьезно, может, нет. Но ты все-таки иди в задницу, от греха подальше.

По крайней мере, следовало признать, в таком прекрасном настроении я уже давненько не просыпался. Жизнь вдруг снова стала казаться мне чертовски увлекательной; что же касается отсутствия в ней какого бы то ни было смысла, я не то чтобы изменил свою позицию по этому вопросу, просто он перестал меня волновать. Пока процесс интересен, вполне можно обойтись без дополнительного смысла. Что и требовалось – не доказать, а почувствовать. Давным-давно позарез требовалось, честно говоря, и вдруг, ни с того ни с сего, – удалось. Ай да я.

До вечера пока было настолько далеко, насколько это вообще возможно, и я отправился гулять. А чтобы не заскучать, сочинил себе сверхзадачу: где-нибудь случайно наткнуться на Короля или еще кого-нибудь из той теплой компании, поблагодарить за Цаплина. Мое тогдашнее вялое «спасибо» не в счет, я же не знал, что мне подарили. Сунул книжку в карман и тут же забыл, хорошо еще, что не посеял ее потом спьяну в казематах Черногука.

Разумеется, принять решение было куда проще, чем осуществить, время-то, прямо скажем, неподходящее, утро буднего дня, туристов сравнительно мало, и ребята, по идее, должны сейчас сидеть на занятиях. Ну вот и поглядим, как реальность будет выкручиваться, злорадно подумал я. Давно я от нее ничего из ряда вон выходящего не требовал, разбаловалась она у меня, разленилась. Пусть привыкает, что теперь все будет иначе.

И стало иначе.

На улице Нерудовой пахло дымом, корицей и почему-то морем, мимо стремительно проехал мальчишка на одноколесном цирковом велосипеде, среди воробьев на мостовой суетился взъерошенный волнистый попугайчик цвета ошпаренного лимона, а у входа в мой отель были разбросаны клочки игральных карт. У кого-то пасьянс не сошелся, весело подумал я. Ну поглядим, может, у меня сойдется.

И зашагал вперед по дорожке из пик и червей, которая вела наверх, в Пражский Град.

Пестрые кусочки картона не иссякали, похоже, неизвестный любитель рвать и метать распотрошил не одну, а добрую дюжину колод, чтобы вымостить мне путь к Святому Виту, у подножия которого я встретил нестриженого черного пуделя, без хозяина и ошейника, зато с почти целой пиковой дамой в зубах. Сплюнув ее к моим ногам, пес убежал, не обращая внимания на мои насмешки: «А как насчет моей души, неужто не требуется?» Но, видимо, действительно не требовалось.

Я пожал плечами, подобрал карту, яркую, как картинка в книжке для дошкольников. Такая колода никогда прежде мне не попадалась; впрочем, теперь их стало очень много, не уследишь, не то что в годы моего детства, когда все довольствовались одним и тем же стандартным набором. У пиковой дамы были огромные глаза, ярко-зеленые волосы и оранжевая роза в зубах. Я пожал плечами, но сунул трофей в карман, пусть останется у меня на память о дне, когда мир изменился. Почти незаметно – начнешь описывать перемены и тут же заткнешься, обнаружив, что говорить, в сущности, не о чем, – но, я очень хотел в это верить, необратимо.

Повинуясь не столько любопытству, сколько желанию убедиться, что дело о рваных картах закрыто, и с легким сердцем отправиться куда глаза глядят, я обошел собор Святого Вита. Разноцветных клочков больше не нашел, зато в переулке по соседству с площадью увидел уже знакомого черного пуделя. Он разлегся на разогретом солнцем тротуаре, вывалив от удовольствия длинный розовый язык. Рядом с ним стояла на четвереньках субтильная девица в джинсовом комбинезоне и мешковатом белом свитере, явно с чужого плеча; ее прямые, едва прикрывающие уши волосы были подстрижены аккуратным каре, выкрашены во все цвета радуги и тщательно уложены аккуратными ровными полосками. Челка, в центре которой проходила граница между желтым и зеленым, выглядела особенно эффектно. Приглядевшись, я понял, что барышня не просто так ползает по земле, а разрисовывает цветными мелками плитки тротуара. Подойдя поближе, я