– Обед – это слишком долго, – сказал он. – Через полчаса приедет очередная партия автобусов с туристами, не могу позволить себе их пропустить. Я бы чаю с ромом выпил, если вы не возражаете.
– Чаю с ромом я бы и сам выпил. А где?
– Здесь рядом есть отличное место, – заверил меня Серебряный. – Пошли.
И зашагал через площадь на своих ходулях, провожаемый визгом детворы и изумленными взглядами взрослых. Выглядело это как неторопливое, почти торжественное шествие, а на деле я едва поспевал следом.
Мы зашли в тот самый переулок, с которого я начал свои поиски, – я опознал его по вывеске «Szara» на углу.
– В этом баре, – сказал Серебряный, – посменно работают два баристы. Если увидите за стойкой тощего блондина, бегите от него на край земли: он варит натуральные помои. А если там дежурит брюнет, оставайтесь. У него отличный эспрессо. Один из лучших, что мне доводилось пробовать. Причем машина одна и та же – мистика какая-то. Такое впечатление, что каждый ходит на работу со своими зернами.
– А сегодня там кто? – спросил я.
– Это вам предстоит выяснить самостоятельно. Сейчас мы идем в другое место. Прекрасное маленькое кафе, здесь рядом. Я уже много лет дружу с хозяйкой. Там все очень вкусно. И вдвое дешевле, чем на площади.
– Очень хорошо, – отозвался я, ныряя вслед за ним в подворотню, вид которой не сулил ни плотских, ни даже визуальных радостей. Сложенные у стены доски и кирпичи выглядели так, словно капитальный ремонт дома был прерван из-за Первой мировой войны и с тех пор не возобновлялся.
Мы пересекли большой унылый двор, украшенный чахлыми деревьями и живописными кучками строительного мусора. Наградой нам стала еще одна подворотня, вернее, очень узкий, темный проход между домами. Мне бы в голову не пришло, что он сквозной, но мой серебряный приятель прибавил шагу, и я припустил за ним, удивляясь столь причудливому расположению кафе – без проводника хрен отыщешь, как, интересно, они вербуют новых клиентов? Ну, поглядим.
Проход, как выяснилось, изгибался причудливым зигзагом; только за вторым поворотом я наконец увидел обетованный свет в конце тоннеля. Одновременно ноздри мои затрепетали, учуяв ароматы кофе, ванили и перца; миг спустя к этому букету прибавились запахи мокрой зелени, свежей выпечки и горячего масла. Мы вышли в крошечный сад, со всех сторон окруженный глухими стенами старых домов. Здесь буйно отцветали форзиции, пенились кусты луизиании, алела японская айва, а из свежей, словно бы всего пару часов назад выросшей травы тянулись к солнцу белые, желтые и лиловые тюльпаны. Посреди этого великолепия стояла женщина в черно-белом платье, сшитом по моде пятидесятых: затянутая талия, пышная юбка, глубокое декольте, шелковая шаль на голых плечах. Только вместо микроскопической вечерней сумочки в руках у нее был садовый шланг. Мощная струя воды с ревом низвергалась на траву. Кусты явственно стонали от наслаждения.
– А в лавке кто остался? – спросил мой спутник. Чувствовалось, что он сейчас широко улыбается под своей серебряной маской.
Женщина положила шланг на землю, придавила ногой в лакированной туфельке и только после этого обернулась к нам. Ей было лет шестьдесят, никак не меньше. Но ее лицо вовсе не «хранило следы былой красоты», как принято говорить в таких случаях. Красота по-прежнему оставалась актуальной и злободневной, не знаю уж, как ей это удалось.
– Ага, клиента привел! – обрадовалась она. – Молодец. Идите. Я сейчас.
Серебряный кивнул и бодро зашагал на своих ходулях по узкой дорожке, в конце которой нас ожидала настежь распахнутая дверь, а над дверью – потемневшая от времени вывеска «У Гражины».
Я не удивился, только подумал, что, теоретически, надо бы сейчас удивиться. И обрадоваться, конечно. Но радости тоже не испытал. Принял это чудесное совпадение как должное. Будто иначе и быть не могло. Отметил с некоторой досадой: да уж, долго я бы искал это чертово кафе. До лета, пожалуй, мог бы вокруг Главного Рынка круги нарезать, практически без шансов на успех.
И все-таки я бы предпочел найти это место сам. Ну или ладно, пусть с чужой помощью, но не сразу, а, скажем, на третий день поисков. Тогда я решил бы, что милосердные офисные крысы из Небесной Канцелярии получили мое прошение и, рассмотрев его со всех сторон, постановили удовлетворить просьбу. Был бы счастлив и горд, полагал бы себя главным героем этой истории, настоящим молодцом, великим охотником: боролся, искал, не сдавался – и, ура, нашел! А сейчас я чувствовал себя не действующим лицом, а элементом какой-то сложной мозаики, насильственно водворенным на положенное место чьей-то нетерпеливой, могущественной и равнодушной рукой. Оставленным без малейшего шанса увидеть со стороны сложившийся рисунок, узнать: какого я был цвета и формы, что изображал – колесо часового механизма, лепесток цветка, язычок пламени или брошенное в него полено? Какую прореху закрыл? И что было бы, если… Если. Если, если, черт побери, ладно, проехали.
В небольшом, всего на дюжину столиков, зале кафе было почти пусто, только возле окна сидел, уткнувшись в толстую книгу, человек в джинсовой куртке и жокейской кепке с наушниками, надвинутой практически на нос. На появление серебряного чудища он не отреагировал. То ли вовсе не заметил, то ли был здесь завсегдатаем и давно привык к виду моего спутника, который поспешно слез с ходулей, прислонил их к стене, подобрал свой серебряный балахон, вскарабкался на высокий табурет у стойки и снял наконец свою устрашающую маску. Под маской скрывалась ее полная противоположность – конопатое, курносое, очень подвижное лицо, оснащенное обаятельной детской улыбкой и усталыми глазами взрослого человека, свинцово-синими, как море в пасмурный день.
– Ну как? – заговорщически спросил он. – Правда, отличное место?
– О да, – согласился я, одобрительно оглядывая стены, увешанные театральными афишами начала века. – Только найти его непросто.
Хозяйка тем временем вошла в кафе. Услышала, что я говорю по-английски, и обратилась к моему серебряному приятелю:
– Откуда приехал твой гость? Спроси, чего он хочет.
– Из Вильны, – сказал я, не дожидаясь перевода.
Она удивленно покачала головой, улыбнулась и, неуверенно, но очень правильно выговаривая слова, сказала по-русски:
– Похоже, мы сможем найти общий язык.
– Еще бы, – подтвердил я, донельзя обрадованный такой удачей.
– Я родилась в Вильно, – сказала хозяйка. – И ты, получается, мой земляк. Очень хорошо. Меня зовут Гражина, на вывеске святая правда написана. А как зовут тебя, лучше не говори, я не люблю помнить чужие имена.
– Ладно, не скажу.
Ее подход к знакомству меня удивил, но я старался не подавать виду. Я уважаю уставы чужих монастырей, по крайней мере, в тех случаях, когда мне нравятся их стены.
– Сделай мне чаю с ромом, и я побегу, – попросил хозяйку мой проводник. – На площади сейчас самое веселье начнется.
– Вот и я удивилась, когда тебя в такое время увидела, – согласилась пани Гражина.
Она переместилась за стойку и принялась возиться с посудой.
– Устал, не выспался сегодня. Решил, надо немного выпить. Заодно привел тебе нового клиента.
– Это ты молодец. За это тебе будет награда, две ложки рома вместо одной. – Пани Гражина поставила перед ним дымящуюся толстостенную кружку. – Три куска сахара и лимон, правильно?
– У тебя неправильно не бывает.
Он взял кружку обеими руками и сделал несколько больших, торопливых глотков.
– Ты тоже попробуй, – сказала пани Гражина, протягивая мне такую же кружку. – Лимон я уже положила, сахар, если захочешь, бери сам.
Я послушно сделал глоток. Потом еще один и еще. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, чай с ромом я сам себе дома регулярно готовлю. Но пани Гражина, вероятно, знала какой-то хитрый секрет, смешивала напитки в единственно правильной, идеальной пропорции. Ну или просто ром у нее был какой- то особый. Или чай. Или вода. Во всяком случае, результат получился сногсшибательный. Неописуемый. Невоспроизводимый.
