следит не за таинственным пражским колдуном Черногуком, а за мной. Исполняя очередное задание своего постоянного заказчика. И заодно впаривает мне тенденциозную информацию об этом самом заказчике – тщательно отмеренными, заранее согласованными дозами. Хотя, вообще-то, можно было догадаться. Не самая сложная интрига, честно говоря.
– На самом деле Дмитрий следит за нами обоими, – улыбнулся Лев, явно угадавший ход моих мыслей. – С меня он уже много лет глаз не спускает, совершенно бесплатно, очень мило с его стороны. Не удивлюсь, если и сейчас тоже…
Я ничего не сказал, но подумал, что тоже не удивлюсь. Хотя ни одной боливийской крестьянки в салоне самолета не было – вопиющее пренебрежение моими пожеланиями. Ну да чего еще от него ждать.
– Я, разумеется, внимательно следил за расписанием гастролей вашего отца, – как ни в чем не бывало продолжил Лев. – И появился на форуме кагофилов незадолго до его отъезда в Швейцарию. Когда Карл Оттович возжелал мой ключ, я сказал, что готов совершить сделку в начале следующей недели. А потом скорее всего надолго уеду в Южную Америку, так что лучше не затягивать. И тогда он послал в Прагу вас, а я перевел дух: сдача состоялась, игра пошла. Сейчас, когда дело почти сделано, я поражаюсь своему тогдашнему оптимизму. Мы с вами, Филипп Карлович, совместными усилиями совершили нечто невозможное.
– Вообще-то, мое «невозможное» все еще впереди.
– Нет-нет. Впереди у вас не невозможное, а неизбежное. Этот ключ все сделает сам. Вот увидите. И я увижу. Своими глазами увижу, как открываются Врата Гекаты. Надо же. До сих пор не могу поверить.
– Может быть, вы хоть что-нибудь знаете о том, как это бывает? – Мой голос предательски дрогнул, но я взял себя в руки и продолжил: – Что случается с тем, кто… Ну, у кого ключ.
– Могу сказать вам только одно: это
– Потому что дао, выраженное словами, плохо себя ведет? – усмехнулся я.
– Дело не только в словах, Филипп Карлович. Когда отворяются Врата Гекаты, мир меняется. Я отнюдь не восторженный сторонник грубой классификации вещей и событий как «хороших» и «плохих», однако в данном случае вполне можно пойти против собственных правил и сказать: мир меняется
– Это как во сне, когда, казалось бы, остаешься самим собой, но при этом
– Да, очень похоже.
Я невольно содрогнулся.
– Боюсь, вы пропустили мимо ушей самое главное, – сочувственно улыбнулся Лев. – Это действительно
– «У себя дома», – вслух повторил я, пробуя на вкус это словосочетание.
В тот же миг наши бортовые небеса разверзлись, и с них раздался усиленный динамиками глас, сулящий дамам и господам скорую посадку в городе Вильнюсе и приятную температуру ночного воздуха – целых четырнадцать градусов выше нуля. Судя по всему, нетерпеливый мир
– Слушайте, а кто был этот Макс? – спросил я, пока самолет неспешно, по мере сил щадя наши уши и головы, шел на снижение. – Небось какой-нибудь ваш великий магистр?
Лев нахмурился.
– Господь с вами, Филипп Карлович, в Братстве Гекаты нет никаких «великих магистров». А о ком вы сейчас говорите?
– Ну как. Человек в жокейской кепке, который сидел в кафе у пани Гражины, а потом вдруг объявился в Карродунуме.
– Где? Что такое Карродунум?
– Ну как же. Древний Краков, вернее, поселение, которое было на том месте задолго до… Погодите. Вы хотите сказать, что это – не часть вашего хитроумного плана? А Макс не ваш… коллега?
Лев помотал головой.
– Мне самому теперь ужасно интересно. Что за Макс? И как вы оказались в этом кара… карро… поселении?
– В Карродунуме? Проще простого. Вышел вечером из гостиницы, собирался погулять по городу, но вместо этого
– Какому фокусу?
Лев, похоже, растерялся – впервые за все время нашего знакомства. То ли его сбил с толку мой шутовской тон, то ли информация действительно оказалась для него сюрпризом.
– Ну как же. Я захотел курить, а сигарет не было, и тогда он предложил
– Очень хорошо понимаю.
Лев по-прежнему был растерян, но теперь еще и чрезвычайно доволен.
– Я не знаю, кто такой этот ваш Макс, – сказал он. – И название «Карродунум» впервые слышу. Никогда не интересовался польской историей. И как вы туда попали, тоже совершенно не представляю. Со мной никогда ничего подобного не случалось. Однако вы имейте в виду вот что. Все это время, все три года, с тех пор как вы нашли дверь, а в мои руки попал ключ, я и все остальные не уставали молиться о помощи – всяк на свой лад, своим богам, по своей вере. И теперь я вижу, что молитвы наши были услышаны.
– А как это – всяк своим богам? – изумился я. – Если уж у вас Братство Гекаты?
– Но это же не религия, – пожал плечами Лев. – Это… ну, просто работа.
– Общественная нагрузка, – подсказал я.
– Совершенно верно. Вы даже не подозреваете, насколько правы. А вера тут ни при чем. Вот, скажем, Мариночка Жукотовская, единственное известное мне живое существо, чьими устами Геката соглашается говорить с людьми, вообще уверена, что мы – компания романтических зануд, помешавшихся на античной мифологии. Она – самый яркий пример, но нечто подобное происходит со многими людьми: их дела не только не связаны с их верой, но зачастую ей противоречат. Я сам, пожалуй что, агностик – до сих пор. Соглашаюсь принять тот факт, что мироустройство выше моего скромного разумения, но и только. Ну или на себя посмотрите. Вы вообще ни во что не верите, так уж вы устроены. И это совершенно не мешает вам сидеть с ключом от Врат Гекаты в кулаке и трепетать от близости рокового момента. Кстати, если бы вы поговорили по душам с другими пассажирами, вы бы обнаружили, что добрая половина присутствующих втайне не верит, что самолеты могут летать. Однако все они регулярно пользуются этим транспортом.
– Я и сам не очень-то верю в летающие самолеты, – улыбнулся я. – По крайней мере, не понимаю, как они это делают. У меня три незаконченных образования, и все гуманитарные.
Оскорбленный моим недоверием самолет устроил нам такую жесткую посадку, что я язык