Пусть в Брюсселе, Вашингтоне новые векторы чертят, да будущую геополитическую реальность с учетом нашей атомной базы в Гуанчжоу оценивают. Поезд вроде идет, только конечный пункт изменился…
Последние фразы Ермильев произносил в стол, избегая смотреть Катранову в лицо.
– Но об этом я только вам одному сказал. Остальная группа работает, как работала. Несколько человек, помельче вас масштабом, даже поедут в Гуанчжоу, чтобы создать видимость переговоров. Но это уже не переговоры, а камуфляж, рабочая группа будет просто отвлекать внимание. А вы мне здесь нужны.
На селекторе прямой связи мигнула зеленая лампочка, генерал-майор сразу снял трубку и грубо сказал:
– Подождите, я занят!
Селектор соединял генерал-майора Ермильева с командирами ракетных полков стратегического назначения – тех самых, которые держали на мушке весь мир. И начальник штаба никогда не отказывался от разговора с ними, даже во время самых высоких совещаний. А сейчас отказался! От такого внимания Катранов даже взопрел.
– И зачем я вам нужен, Иван Никанорович? – тихо спросил он.
– Для работы! – резко ответил Ермильев. – Сейчас нам срочно подбросили другой проект – строительство экспериментального полигона в Тиходонском крае! Предстоит начинать с нуля, а через месяц министр должен докладывать Президенту, вы понимаете, что это значит…
Генерал-майор рассеянно похлопал по толстой папке с входящей корреспонденцией, словно подтверждая этим значимость предстоящего дела. Он больше ничего не гово– рил, и Катранов молчал, ожидая следующей реплики начальства, но ее не последовало, только красноватые, поросшие волосками пальцы продолжали по инерции отбивать ритм на коленкоровой обложке.
– Ну и хорошо! – наконец сказал генерал-майор, отдергивая руку. И перешел на доверительный, отеческий тон. Точнее, попытался перейти, только удалось ему это неважно – слишком наигранно, что ли: – Значит, договорились. Отдохни пока, напиши рапорт на отпуск, я подпишу недельку, а то и две. Погуляй, попей водки, расслабься и жди вызова. Выедешь с экспертами в Кротово, составите предварительное заключение, ну и машина завертится, сам знаешь. Так что готовься впрячься по полной программе… Вопросы есть?
Генерал встал, заложил руки за спину. Встал и Катранов.
Вопросы у офицера по особым поручениям, конечно, были. Если на носу новый – срочный и суперважный проект, то зачем отправлять его в отпуск? А если до начала новой работы целых две недели, то почему не послать его в Гуанчжоу, чтобы не привлекать ненужного внимания к изменениям в составе делегации? Но это были неприличные вопросы, такие не принято задавать руководству.
– Никак нет, товарищ генерал-майор! Вас понял! Есть быть готовым!
Он по-уставному, через левое плечо, развернулся и вышел из огромного кабинета. Потом, за дверью уже, ему показалось, что начштаба вроде как хотел избежать рукопожатия. Хотя такое впечатление было обманчивым: генерал Ермильев не баловал подчиненных и за руку ни с кем не прощался. Тем более не советовал в отпуске «попить водки»…
«Вот тебе и чашка горького чаю со Светой в парке Юэсю, – подумал Катранов. – Вот тебе и массажи в гостинице… Похоже, это меня отмассажировали…»
Он прямиком отправился к майору Луценко, который обеспечивал жизнедеятельность рабочей группы, отвечая за авиабилеты, визы, проживание и питание. В кабинете майора стоял густой горячий запах озона – работал принтер, распечатывая документацию по командированным.
– Дайте последний утвержденный список группы, – сказал Катранов.
Луценко, всегда точный и аккуратный, как калькулятор, вдруг начал беспомощно рыться в бумагах, словно Катранов спросил его о каком-нибудь прошлогоднем счете-фактуре на зимнее обмундирование. Долго рылся. Катранов терпеливо ждал. Наконец дождался.
– Вот, товарищ полковник… Это из сегодняшнего приказа.
Майор был явно растерян. Катранов отвернулся, пробежал глазами список: так и есть, все на месте, отсутствует только его фамилия.
– Почему эти трое выделены маркером? – Он ткнул ногтем в отмеченные желтым цветом фамилии.
– Они… Мы, то есть… Мы втроем вылетаем сегодня вечером, – ответил Луценко. – Подготовим все к приезду остальных.
«С-сволочи!»
– Когда вылетает основная группа?
– Послезавтра…
Катранов швырнул список на стол и вышел. Он больше не мог здесь находиться.
«Похоже, у меня неприятности, Света. Я ничего не понимаю. Приезжай. Ты мне нужна».
Но у Светы занято. А потом – «абонент недоступен». Она выключила телефон.
Зато Ира оказалась дома. Ирон, Иришечка, Ирка-Икорка. На голове старая косынка, руки в резиновых перчатках, шебуршит, старается, драит антигрибковой мастикой итальянскую плитку в кухне. Катранов взглянул на эту картину как бы издалека, чужими глазами, и у него мелькнула отчетливая мысль, что человеку, спящему под одним одеялом с этой тучной бабой, естественно, никогда не стать генералом. Что в этом есть какая-то предопределенность.
– Так рано? – Она даже не удивилась, а просто приняла к сведению. Сняла перчатки, поставила греться борщ. Вывернутые наизнанку резиновые пальцы блестят от пота.
Делится:
– Купила сегодня купальник в «Манеже». Решила: да сколько той жизни, для русских на Южно- Китайском побережье и ноябрь сезон, верно? Взяла раздельный, скандальный такой фасонец… Написано – модель «Кофе», спрашиваю: почему? Он же синий. А продавщица мне: у лифчика – кофейные чашки. Представляешь? Мне говорили, что это Светки Мигуновой бутик. Да-да! Ты думаешь, на какие шиши она так разодета?
Катранов молча проглотил две ложки борща, отодвинул тарелку, встал и взял из холодильника бутылку водки. Ира, рассказывая, поворачивалась вслед за ним, как антенна наведения. Водка ухнула в желудок – без вкуса и запаха. Катранов поставил рюмку на место, пошел из кухни прочь. Споткнулся о разлегшегося поперек коридора Бориса, выругался. Сел в гостиной на диван.
«А дальше что? – тяжело, как при температуре, подумал он. – Через две недели вызовут в кадры и вручат предписание на увольнение – по возрасту и выслуге лет. Вот и все, товарищ несостоявшийся генерал…»
– …Открылись два новых ресторана для лаоваев. «Русская Беседа» и «Баку», кажется… – Ира, оказывается, тоже пришла в гостиную, стоит перед ним, руками машет своими. И пахнет мокрой резиной. – А я ей говорю: смысл какой? Днем ты все равно на работе, а вечером во всем Гуанчжоу одна и та же музыка: бум-бум-бум. Нет, милочка, это тебе не княжество Монако, это китайская провинция, и не думай. Вон, «киты» продвинутые, чтоб оторваться, летят куда подальше, в гробу они видели этот свой Гуан… В Лондон летят…
Катранов встал, обошел Иру, вышел в коридор. Остановился. Вернулся. Что дальше-то? Дальше-то – что? Борис путался под ногами, словно нарочно. Ира продолжала тараторить про гуанские магазины, гуанские клубы, гуанские выставки.
– Заткнись, – сказал негромко Катранов и что было силы врезал кулаком в дверцу шкафа.
Зазвенело стекло, посыпались книги, посуда. Ира закрыла рот, съежилась. Замолчала. Смотрит куда-то вбок, под глазом дергается жилка. Катранов проследил за ее взглядом. Кулак в крови, разбитое стекло рассыпано по полу, рядом осколки чайника из ее любимого китайского сервиза. Он достал носовой платок, обмотал руку.
– Хватит молоть языком. Никакого Гуанчжоу не будет. Меня отстранили от проекта, в командировку я не лечу. И ты не летишь. И вообще мы никуда больше не полетим. Все. Скорей всего, меня уже списали и вот- вот выпрут на пенсию…
Краткий монолог, подведший черту под многолетней карьерой, Катранов произнес чужим сиплым голосом. Он отступил в сторону, под ногой хрустнуло.
– И убери наконец этот чертов хлам!!
Он раздраженно пнул ногой осколки посуды.
