– Как ты хочешь, дорогая. Я могу тебя отвезти, но подумай – что, если Джорджо сейчас на пути домой? Он придет, и никого нет. А вдруг он позвонит с дороги?
– Он не придет, Гермес, и не позвонит. У меня дурное предчувствие. Как только я могла сделать такую глупость! Зачем доверила его Лео?
– Хватит об этом, Джулия, теперь бесполезно себя упрекать. Наберись терпения и жди. Все будет хорошо.
Джулия затихла в кресле, следя невидящим взглядом за стрелками на циферблате часов. В комнате воцарилось тяжелое молчание.
В два часа ночи телефон снова зазвонил. Испытывая одновременно страх и надежду, Джулия схватила трубку.
– Джулия, это Теа. Звонил Джорджо, он едет ко мне, – сказала она без всяких предисловий.
– Как к тебе? Почему к тебе? – Джулия не верила своим ушам.
– Он позвонил из телефона-автомата несколько минут назад. Марчелло уже за ним выехал.
– Куда?
– Джорджо ждет его у придорожного бара на выезде из Лоди.
– Я сейчас же к тебе выезжаю, – сказала Джулия. – Вместе с твоим отцом.
– Он у тебя? – спросила Теа. – Дай мне его на минуточку.
Джулия передала трубку Гермесу и разразилась слезами облегчения.
– Папа, Джорджо сказал, что подвернул ногу, а может быть, даже сломал. Он говорит, лодыжка у него распухла и вся черная, что делать?
– Это уж предоставь решать мне, – сказал дочери Гермес. – Мы сейчас же выезжаем.
Нажав на рычаг, он протянул трубку Джулии.
– Позвони Лео, пусть дает отбой полицейским.
Глава 45
Франко Вассалли надел на Волка намордник.
– Прости, дружок, но без этой штуки нас с тобой никуда не пустят, – извинился он перед собакой.
Когда они садились в такси, шофер недовольно посмотрел на овчарку, но, увидев, что она в наморднике, как того требуют правила, лишь сердито крякнул.
– На Центральный вокзал! – сказал Франко.
Войдя с помпезное, хотя и не лишенное величественной красоты здание вокзала, он первым делом накупил газет, после чего встал в очередь к кассе.
– Санта-Маргерита-Лигуре, – сказал он в окошко. – Два билета второго класса.
В вечернее время пассажиров всегда было мало. Войдя в пустое купе, Франко расположился у окна и снял с Волка намордник. Собака улеглась в ногах хозяина, почти спрятавшись под сиденье.
Когда поезд медленно тронулся, Франко, бросив взгляд в грязное окно, по которому застучали капли дождя, открыл газету. Он пытался вникнуть в смысл того, что читал, однако волнение из-за предстоящей встречи было настолько сильным, что он не мог сосредоточиться. В конце концов он свернул газету, бросил ее на сиденье рядом с остальными и, устроившись поудобней, принялся думать о Джулии.
«Ты будешь моей, – прошептал он, – потому что сама этого хочешь».
В последние дни, наполненные ожиданием, страхами и волнением, он читал и перечитывал роман «Как ветер», и ему показалось, что он хорошо узнал писательницу де Бласко. Он был уверен, что, рассказывая о своих героях, Джулия рассказывала о самой себе, и в каждой фразе открывала читателю свой внутренний мир.
Франко Джулия представлялась натурой сложной, противоречивой. Целеустремленность и воля сочетались в ее характере с женской мягкостью, слабостью, ранимостью. И что особенно привлекало Франко, Джулия была искренна во всем – никакой игры, никакой фальши. Такой женщины он не встречал еще в своей жизни. Не считая, разумеется, матери.
Он был единственным пассажиром, кто сошел в Санта-Маргерита. Часы показывали начало первого, в вестибюле вокзала не было ни души. Холодный воздух, напоенный запахами близкого моря, успокаивающе подействовал на Франко, и он, перейдя пустую площадь, уверенно свернул на круто поднимающуюся вверх улицу. Он и с закрытыми глазами нашел бы старый дом своего деда, где в детстве провел не одно лето.
Мысленно Франко представил себе этот дом и огромную комнату на нижнем этаже. Один угол занимала старинная каменная раковина, в которой мать стирала белье, мыла посуду и купала его и Джузеппе. Рядом была дровяная печь, на ней готовилась пища для всего семейства. Здесь же стояли два топчана, на которых спали они с братом. На втором этаже было еще две комнаты. Одна – дедушкина, другая – отца с матерью. Обычно их семья проводила в этой развалюхе август, и это был самый несчастный для Франко месяц.
Иногда среди ночи он просыпался от мучительных стонов матери и звериного рычания отца. Он был совсем маленький и понимал только одно: отец причиняет маме боль, заставляет ее силой делать то, что она делать не хочет. Потом мама спускалась вниз и, глотая слезы, ложилась в его постель. Он сжимался в комочек, чтобы освободить маме больше пространства, и замирал, слушая ее всхлипывания. Сердце его разрывалось от жалости и бессилия.
– Я убью его, мама, вырасту и убью.
– Никогда не говори таких вещей, – пугалась мать. – Он все-таки твой отец.
Как и в детстве, Франко почувствовал ненависть к отцу и с трудом подавил волну поднявшегося в нем
