– Как-то об этом никогда прежде не заходил разговор. Да и все это не столь уж и важно.
Альфи закашлялся и покраснел еще больше; даже мочки ушей у него сделались ярко пунцовыми.
И Хенни моментально стало его жаль. В конце концов, если он желал, чтобы его дочь училась в епископальной школе, то это было исключительно его личным делом. Она не знала, что вообще дернуло ее за язык, разве что желание сделать ему что-нибудь в пику, так как ребенка, несомненно, не следовало держать в неведении относительно его семьи, обманывать или запугивать. И все же это было не ее делом. Это было делом Альфи и только его одного.
Мег, однако, придерживалась совершенно иной точки зрения.
– Ты всегда все о себе скрываешь, – упрекнула она отца. – Ты никогда не хотел, чтобы я знала что- нибудь о евреях. Я почти уверена, что тебе не нравится быть евреем.
Эмили резко сказала:
– Как ты можешь так говорить со своим отцом! Ты оскорбила его и должна сейчас же перед ним извиниться!
Она не оскорбила его, подумала Хенни; она лишь сделала ему совершенно справедливое замечание.
Эмили, испытывая неловкость перед присутствующими, проговорила прерывающимся голосом:
– Я совсем не понимаю современных детей. Им ничего не стоит оскорбить своих родителей. В мое время мы и помыслить о таком не могли.
Она не ребенок, возмутилась Хенни про себя, ей уже тринадцать, у нее есть сердце и ум и ее нельзя дурачить, разве вы оба этого не видите?
– Тем более сказать подобное отцу, который так тесно связан со своей семьей, – продолжала упрекать дочь Эмили. – Я жду, что ты все-таки извинишься, Маргаретта.
Мать с дочерью смотрели друг на друга как враги, готовые вот-вот броситься в бой. Альфи демонстративно отстранился от участия в унизительной сцене, делая вид, что внимательно разглядывает связку ключей в своей руке. Лия складывала пеленки. Дэн с Хенни переглянулись.
И тут заговорила Мег:
– Хорошо, я извиняюсь. Я совсем не собиралась оскорблять папу. Мне бы просто хотелось, папа, чтобы ты говорил мне о таких вещах, – голос ее звучал ровно, но Хенни явственно слышала в нем новые и незнакомые ей твердые нотки. – В школе, – продолжала Мег, обращаясь сейчас ко всем присутствующим, – в школе, епископальной ли нет, меня называют еврейкой, тогда как девочки Леви из соседней квартиры говорят мне, что никакая я не еврейка. Выходит, я никому не нужна? Я и ни тут, и ни там. Вам хорошо. Вы все здесь знаете, кто вы такие, за исключением меня, – закончила она.
– Ну что ты, – пробормотал из своего угла Альфи.
– И еще одно. Ты всегда подчеркивала, мама, что все одинаковы и нельзя относиться к другим людям предвзято. Почему же ты тогда ничего не говоришь своим друзьям, которые рассказывают про евреев всякие гадости?
– Ну это уж слишком, Мег! И ты прекрасно это знаешь!
– Нет, не знаю. Я слышала, что говорила эта миссис Легхорн, когда вы играли в бридж.
– Ты подслушивала?
– Нет. Я доставала с полки словарь в соседней комнате, и тут она сказала.
Эмили окончательно вышла из себя.
– Мало ли что говорит глупая женщина! Мы не хотим этого слышать! Довольно, Мег. Довольно!
Неожиданно раздался голос Альфи.
– Ты слишком остро все воспринимаешь, Мег, – сказал он ей не без мягкости в голосе. – Да и всегда такой была. Пора бы тебе уже перерасти подобные вещи, не думать слишком много о себе. Ты хорошо учишься, так и занимайся своими уроками, стремись вперед и обращай как можно меньше внимания на то, что говорят люди. Я сам всегда так поступал и тебе советую.
Хенни была возмущена до глубины души. Дураки! Растерянное и одинокое человеческое существо стоит перед тобой, прося правды и помощи, и ты даже не видишь, насколько она одинока. Да, ты дурак, Альфи, и такая же и ты, Эмили, несмотря на всю твою утонченность и благовоспитанные манеры.
Мег подошла к кроватке. Она несомненно лишь делала вид, что смотрит на ребенка; Хенни понимала, что в этот момент ей никого не хотелось видеть. Ее узкая спина в школьной форме, казалось, одеревенела. Она явно с трудом сдерживала слезы, пытаясь сохранить свое достоинство.
Альфи последовал за дочерью к кроватке младенца.
– Давайте лучше говорить о более приятных вещах, – он махнул рукой, словно отбрасывая от себя все эти мелкие неприятности, которые так портят жизнь. – Я приготовил подарок для этого прекрасного молодого человека, Лия.
– Тетя Эмили уже прислала его! – воскликнула Лия. – Чудесное стеганое одеяльце. Вы так добры.
– Нет-нет, я имел в виду кое-что другое, – Альфи сунул руку в карман. – Чек для тебя, Дэн. Твой заработок.
Это только пара сотен, но я подумал, может, ты захочешь открыть счет в банке на имя малыша.
– Ты меня удивляешь. За что?
– Помнишь те схемы, что ты передал мне в прошлом году? Как же это называется…? Ах, да, когегед.
