этом.
По сверкающей под августовским солнцем Пятой авеню шла, чеканя шаг, Двадцать седьмая дивизия. Флаги украшали окна домов и маленькие флажки развевались в руках тысяч зрителей. Оркестр играл «Звездные полосы навсегда» и «Боевой гимн республики», и тысячи обутых в краги ног поднимались и опускались в такт. Каждый с ружьем через левое плечо и высоко поднятой головой, они маршировали вслед за гарцующей впереди кавалерией под барабанный бой и гром оркестра. Тысячная толпа начала подпевать: «Там, там… янки идут, янки идут… и мы не вернемся домой, пока все не закончится, там, там…»
Показался хвост колонны, Хенни так и не увидела Пола, но зная, что он прошел мимо нее, она молча попрощалась с ним и со всей Двадцать седьмой дивизией, уходившей от нее по сверкающей на солнце мостовой. Затем, остро чувствуя свою чужеродность среди всех этих находящихся в радостном возбуждении людей вокруг нее, которые, весело насвистывая, начали расходиться, она направилась домой.
ГЛАВА 2
Страна настроилась на серьезный лад. Все заводы, не производящие военную продукцию, были закрыты в целях экономии угля. За этим последовали переход на «летнее время», понедельники без хлеба, четверги без мяса и дни без газа. На каждой свободной стене красовался плакат: «СПРОСИ ЕГО МАТЬ, СКОЛЬКО ОБЛИГАЦИЙ ТЫ ДОЛЖЕН КУПИТЬ».
Хенни с Дэном не покупали никаких облигаций. Вместо этого они делали пожертвования, более щедрые, чем могли себе позволить, Красному Кресту. Они даже пошли взглянуть на президента Вильсона, когда он, возглавляя кампанию Красного Креста по сбору средств, прошел в цилиндре и фраке в колонне демонстрантов по Пятой авеню.
– Способствовать производству пуль – это одно дело, – мрачно замечал Дэн, – а помогать раненым в госпиталях – совсем другое.
Однако он осмеливался говорить так лишь в компании немногих близких друзей. В остальных случаях самым разумным было молчать. Никто не рисковал теперь заявлять вслух, что на свете существуют такие создания, как «хорошие немцы». Любой немец был теперь «варваром», «гунном», всячески поносимым в фильмах и прессе. Чуть дальше по улице, где жили Роты, висел на стене еще один плакат, на который неизменно натыкался их взгляд, как только они открывали парадную дверь. На нем была изображена огромная рука, с которой капала кровь, и надпись под ней гласила: «ПЕЧАТЬ ГУННА. УНИЧТОЖЬ ЕЕ С ПОМОЩЬЮ ОБЛИГАЦИЙ СВОБОДЫ». Словоохотливый мясник Шульц, обеспечивавший жителей квартала котлетами и мясной вырезкой в течение последних тридцати лет, стал называть себя шведом и сменил фамилию на Свенсен, подобно Баттенбергам в Англии, превратившимся сейчас в Маунтбаттенов.
Да, подумала снова Хенни, мир явно сошел с ума.
Все рухнуло почти в один день. Позднее, вспоминая об этом, она подумала, что все началось со смерти бедного Струделя…
Хэнк был в легкой детской коляске, в ногах у него лежал пакет с продуктами; собака на своих коротких лапах семенила рядом с Хенни. Выполнив на сегодня все свои поручения, они возвращались домой. За несколько кварталов до дома из прохода между зданиями внезапно вышел кот и встал прямо перед Струделем, который, вполне естественно рассвирепев от подобной наглости, тут же бросился к нему, с силой дернув за поводок. Упершись лапами в землю, он яростно лаял, пытаясь достать до кота, который вскочил на забор и, выгнув спину, шипел оттуда на него.
– Нет, Струдель, нет, идем… Струдель! – скомандовала Хенни, продолжая тянуть за поводок, пока он, наконец, не сдался и не повернулся мордой по направлению к дому.
Однако за эти несколько минут они успели привлечь к себе внимание четверых или пятерых прохлаждавшихся неподалеку юнцов, из тех, кого Хенни про себя всегда называла «оболтусами».
– Струдель! Струдель! – кривляясь передразнил Хенни один из них. – Что это за имя такое?
Хенни, не обращая на них внимания, продолжала катить перед собой коляску.
Четверо оболтусов встали прямо перед ней, загородив дорогу.
Первый повторил:
– Я спросил, дамочка, что это за имя такое?
– Собачье имя, – коротко ответила она. – Разрешите мне пройти, пожалуйста.
Один из юнцов схватился за поводок.
– Это немецкое имя, так зовут фрицев. Что вы делаете тут с собакой фрицев? Вам должно быть стыдно, дамочка, – он ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы.
– Сейчас же отпустите поводок! – сказала резко Хенни.
Юнец с силой дернул, и Струдель взвизгнул от боли. Хенни схватила парня за руку.
– Отпустите его, я говорю, это моя собака. Оставьте ее в покое!
– Что вы так волнуетесь, дамочка? Мы знаем, что это ваша собака, но американцы не должны держать у себя паршивых немецких собак. Что скажете, ребята?
– Точно! У американцев должны быть американские собаки!
Они вырвали из руки у Хенни поводок; вторая рука у нее была занята, так как ей приходилось держать коляску. Она бросила лихорадочный взгляд по сторонам, но улица была пустынной.
Они подняли Струделя на поводке в воздух и он начал задыхаться.
Хенни закричала:
– Что вы делаете!? Ради Бога, прекратите! Вы убьете его!
– Вы так считаете, дамочка? Ну, что же, идея неплохая. Вы только послушайте, парни! Мы убиваем его!
Вперед из-за спин дружков вышел еще один парень, держа в руках бейсбольную биту. И в этот момент до Хенни, наконец, дошло, что эти звери собирались сейчас сделать… Не оставить ли ей собаку и не бежать
