ли отсюда со всех ног с ребенком? Но они преградили ей путь. Они желали, чтобы она видела, что они собирались сделать.
Она принялась их умолять.
– Послушайте, я ничего вам не сделала! Вы сами видите, что я здесь с ребенком. Пожалуйста, отдайте мне мою собаку, и отпустите нас домой…
– Вы хотите свою собаку?
Струдель извивался, хватая пастью воздух. Юнец вдруг выпустил из рук поводок и собака упала на тротуар; в следующую секунду тот, в чьих руках была бита, взмахнул ею и с силой опустил…
В следующее мгновение раздался душераздирающий визг. В нем была такая мука, какой Хенни еще никогда не приходилось слышать в жизни. Она и представить себе не могла, что в мире возможны подобные звуки…
– Вот ваша паршивая собачонка, дамочка! Забирайте ее и шагайте домой! Шагайте! – повторил он, так как Хенни, словно обратившись в камень, никак не реагировала на его слова. – Чего вы ждете? Вы сказали, что хотите домой!
Она опустилась на колени перед кровавым месивом с торчащими из него обломками костей, которое представляла сейчас голова Струделя; лишь его нетронутая задняя часть слегка подергивалась.
– О! – простонала она.
И разрыдалась. Будто издалека до нее донесся топот бегущих ног.
Хэнк заплакал, и этот плач вместе со стонами Хенни были единственными звуками во внезапно наступившей тишине.
Затем из ближайшего дома выбежали две женщины.
– Господи! – воскликнула одна из них и прикрыла глаза рукой. Мимо прошел мужчина и отвернулся. Еще кто-то подошел к Хенни и положил ей руку на плечо.
– Вставайте, миссис, – проговорил чей-то голос. – Вы ничего не можете здесь поделать… Это настоящий позор.
Где были все эти люди, когда она в них так нуждалась?
– Что я могу для него сделать? – спросила она, превозмогая рыдания. – Ему больно. Бедный, бедный Струдель… Мне надо отвезти ребенка домой… но я не могу уйти и оставить его лежать здесь, – она подняла залитое слезами лицо к небу.
Минуту спустя подошел полисмен.
– Вы только взгляните! – вскричала она. О, Господи, что за мир!
Полисмен печально покачал головой.
– Да, миссис, это суровый мир.
– Можем мы… может кто-нибудь нести его? Есть здесь где-нибудь поблизости ветеринар или лечебница для животных?
– Миссис, – полисмен был необычайно терпелив, – миссис, собака мертва. Вам лучше встать и пойти домой.
Он был прав. Подергивание прекратилось. Задняя, целая половина Струделя, та, которую еще можно было узнать, была неподвижна; две короткие чистые лапки и длинный тонкий хвостик лежали на тротуаре посреди постепенно увеличивающегося мокрого пятна.
Полисмен опустился на одно колено подле Хенни.
– Вам нужен ошейник и поводок? Об остальном я позабочусь.
Ошеломленная горем, она машинально покачала головой, но он все же сунул ей в руку зеленый кожаный ошейник, предварительно вытерев его своим носовым платком.
– Идите. Отвезите малыша домой.
Она встала и склонилась над коляской, успокаивая Хэнка. Как много понимал ребенок в этом возрасте? Никто не мог сказать, что сейчас запечатлелось в его мозгу.
Дэн был дома, когда они возвратились, и она мгновенно почувствовала облегчение. Ноги у нее дрожали; она была так слаба, что едва смогла вынуть ребенка из коляски. Когда, глотая слезы, она в нескольких словах рассказала Дэну, что произошло, он взял у нее Хэнка и заставил тут же прилечь; он сам скажет обо всем Лии, уверил он ее, а она должна отдохнуть. Лицо его было багровым от ярости.
Всю ночь она лежала в его объятиях, и он ее утешал.
– Ты должна смотреть на все это, дорогая, как на болезнь, на эпидемию. Тысячи людей умирают сейчас каждый день не менее ужасной смертью, чем наш маленький пес.
– Да, я понимаю, но этих людей я не видела, – прошептала она.
– Из тебя вышел бы неважный солдат, дорогая. Они оба замолчали, одновременно подумав в этот момент о сыне. А потом занялись любовью, и Дэн был с ней необычайно нежен. Ты все для меня, подумала она; ты связываешь все воедино; без тебя все это лишь разрозненные фрагменты, обломки…
На следующий день, после того, как Хэнк поспал, Дэн отправился с ним на прогулку. Только ребенок и мог удержать его на какое-то время вдали от заваленных работой верстаков в лаборатории. Хэнк был чрезвычайно живым, непосредственным мальчиком и проявлял дружелюбие даже по отношению к незнакомым людям, так что умилившись его сердечному приветствию, они нередко останавливались, чтобы поговорить с ним. Ему необычайно нравилось, когда Дэн подбрасывал его в воздух и тут же ловил; похоже, он любил Дэна больше остальных домочадцев. Дэн отвечал любовью на любовь Хэнка; и в его любви не было того постоянного, беспокойного раздражения, с которым всегда приходилось сталкиваться Фредди.
