– Это совсем не так, ты преувеличиваешь, мама, – Хенни явно была рассержена.
Они стояли в узкой прихожей, и наружная дверь была уже открыта. Мими отвернулась, делая вид, что внимательно рассматривает гравюру с изображением Колизея, висевшую на стене над головой Хенни.
– Хороший поступок, доброе дело, но и весьма неблагоразумное при всем этом, – продолжала Анжелика. – Некоторые вещи просто не приняты, я говорила об этом с самого начала.
Все чувствовали себя крайне неловко, за исключением старой дамы.
– Ну, – проговорил Пол, – нам действительно пора. Благодарю тебя, Хенни. Спасибо, бабушка… Мне очень жаль, – сказал он Мими, когда они спускались по лестнице, – что все так вышло. Лия, похоже, является для них яблоком раздора.
– Она показалась мне умной девушкой. И также весьма привлекательной.
– Но с большой дозой самоуверенности.
– Тебе она не нравится, Пол?
– Я бы этого не сказал. Просто она девушка не в моем вкусе.
Слова вновь прозвучали у него в мозгу: девушка не в моем вкусе. А кто в моем?
Новенький электромобиль Мими стоял у края тротуара. Мими села за руль, и с легким урчаньем маленькая машина покатилась по улице.
– Десять миль в час! Просто чудо! – воскликнула Мими. – Моя собственная машина! Это самый лучший подарок, какой когда-либо делал мне папа.
– Не сомневаюсь.
Это был очень дорогой подарок, этот отделанный изнутри кожей блестящий ящик на колесах. У матери Пола была такая же машина, и у жены дяди Альфи тоже; это была «вещь».
– Будь добр, закрой окно, – сказала Мими. – Ты же знаешь, как легко я простужаюсь.
Послушно он выполнил ее просьбу, и салон сразу же наполнился ароматом стоявшей в хрустальной вазе гвоздики. Горьковатый запах этого цветка неизменно вызывал у него отвращение.
– Ты явно бабушкин любимчик, – заметила Мими, когда они свернули на Пятую авеню.
– Ты так считаешь? Иногда, боюсь, этой любви в ней слишком много.
– Как странно ты говоришь! Мне она понравилась.
– Ей не следовало поднимать вопрос о Лии. Это было не время и не место.
– Все равно она мне очень понравилась. Она настоящая леди, похожа на знатную даму, ты не находишь? Но расскажи мне о своей тете Хенни. Из-за чего она поссорилась с твоими родителями?
– Дело касалось сдаваемых в аренду квартир. Дядя Дэн стоит за реформы в этом вопросе. Но это долгая история. Я расскажу ее тебе как-нибудь в другой раз.
Внезапно он почувствовал, что устал; от запаха этой чертовой гвоздики у него ужасно разболелась голова.
– Мне жаль твою тетю.
– Жаль Хенни? Из-за этой ссоры, ты имеешь в виду?
– Нет, потому что они так откровенно бедны. Эта квартира! Твоя тетя, вероятно, очень сильно из-за этого переживает.
Он редко, если вообще, думал о «бедности» Хенни до сегодняшнего дня. Никогда раньше эта бедность не бросалась ему так в глаза, как сегодня. И перед его мысленным взором вновь возник старый диван, залоснившаяся обивка которого резко контрастировала с дорогими юбками Мими, и потертый ковер, с выделявшимися на нем ее туфлями из мягкой блестящей кожи.
– Хенни не обращает на это никакого внимания, – ответил он.
– Не обращает внимания?! Как это возможно?
– У нее есть дела поважнее, – внезапно ему представилась совершенно иная картина. – Тебе надо было видеть ее во время демонстрации суфражисток на Пятой авеню! Они были все в белом и шли так гордо, с высоко поднятой головой, – он рассмеялся. – Потрясающее, надо сказать, было зрелище!
– Я видела суфражисток. Папа говорит, что предоставление женщинам права голоса не будет иметь никакого значения.
– Своей демонстрацией они добивались не только предоставления женщинам избирательных прав. Они выступали также и против использования детского труда. Хенни всегда волновал этот вопрос. Я горжусь ею. Она удивительная женщина. Ты сама в этом скоро убедишься.
– Мне кажется, твоя бабушка обеспечена лучше, правда? Лучше, чем Хенни, я хочу сказать.
– Ты так думаешь? Почему?
– Ну, на ней было чудесное платье, и ее туфли выглядели весьма дорогими.
– Мой дядя Альфи очень щедр к своей матери, – сухо заметил Пол.
– Это чудесно. Семьи и должны быть такими. Мой отец посылает деньги кузенам в Германии, которых он никогда даже в глаза не видел. И по существу, они не кузены, а троюродные братья. В нашей семье все очень добрые, так что я к этому привыкла.
Это было правдой. Майеры были солидными, порядочными людьми, когда-то членами прекрасной старой еврейской общины в Германии и сами по себе весьма большой семьей. У любого из их родственников ты
