большую часть жизни. Лия и ее муж Билл играли в скрэббл с дочерью Мег Люси и мужем Мег Ларри. Какое-то время Пол следил за игрой, но потом, как это случалось всегда, его внимание переключилось на игроков. Наблюдать за людьми – его любимое занятие; он не мог отделаться от этой привычки даже на долгих скучных деловых совещаниях, чаще всего кончавшихся ничем. Сейчас он размышлял о том, насколько же отличаются три раскованных, умеющих держаться в обществе жителя Нью-Йорка от простого, несколько наивного сельского ветеринара Бейтса. За Лией всегда было интересно наблюдать. Она обладала умом и неистощимой энергией. В отличие от Мег, выглядевшей старше своих лет, время пощадило Лию, так же как и Ильзу. Ее живое лицо с курносым носом – «обезьянка», ласково называли ее в семье, когда она была ребенком – подкрашено так умело, что, казалось, на нем вообще нет косметики. Лия любила одеваться по последней моде, но знала меру и выбирала туалеты не слишком экстравагантные. На ней был прекрасно сшитый гладкий черный шерстяной костюм, белая кружевная блузка, сделанная, судя по всему, на заказ, на руках – старинные золотые браслеты скромного фасона.
Его вдруг поразило, что Люси, дочь Мег, в сером шерстяном костюме, с массивными серебряными браслетами на руках, в сущности, очень похожа на Лию. После развода Люси вложила часть полученного от отца наследства в дело Лии, которая хотела немного облегчить себе жизнь, обретя партнершу. Дочь определенно непохожа на Мег. Умным, проницательным выражением лица она походила на отца. Томный взгляд больших глаз, опушенных густыми ресницами, тоже отцовский. Да, в ней ничего не было от кроткой, скромной Мег.
Размышляя подобным образом о несхожести людей, в частности, отпрысков своей кузины, друг с другом, Пол пошел посмотреть, что делает младшая дочь Мег, Агнес.
Он нашел ее в гостиной перед картиной беременной женщины. Будучи профессиональной художницей, она наверняка по достоинству оценила картину, но Пол, прекрасно разбиравшийся в подводных течениях внутри семьи, понял, что в гостиной ее удерживает не столько интерес к живописи, сколько нежелание общаться с сестрой. Агнес отделилась от семьи при первой же представившейся возможности, купив себе маленький домик в горах в районе между Таосом и Санта-Фе. Она по сей день сохранила свойственный ей в детстве вид стороннего наблюдателя, не желающего ни в чем принимать непосредственного участия. Прямые волосы ниспадали до плеч; она носила очки в старушечьей оправе, а ее туалет на сегодняшний день состоял из блузки и длинной узорчатой юбки с серебристо-бирюзовым поясом в стиле индейцев навахо.
Пол предложил ей напитки.
– Нет, спасибо. Когда ты приобрел эту картину? Последний раз, когда я была у тебя, ее здесь не было.
Он улыбнулся.
– Уже четыре года назад. Ты и правда помнишь, что тогда было в этой комнате?
– Я помню, чего в ней не было.
– Ну, я ее прятал. Тебе нравится?
– Недурна, хотя не дотягивает до твоего обычного уровня. Подражание Густаву Климту.
– Боюсь, что да. Хотя художник, возможно, не сознавал этого, когда писал ее.
– Какая разница, сознавал он это или нет? – Все – поэзия, архитектура, все искусство – это повторение того, что уже было. Подражание с каким-то новым поворотом, создающим впечатление оригинальности! Кто такая Ильза? – отрывисто спросила она.
Пол поднял брови.
– Как кто? Она приехала из Германии после того, как Гитлер…
– Я знаю, – перебила Агнес. – Я сидела рядом с ней за столом. Я спрашиваю, собираешься ли ты жениться на ней?
– Боже мой, Агнес, я же женат, ты что, забыла?
– Конечно, нет. Но, кажется, твоя жена умирает. Когда она умрет, тебе следует жениться на Ильзе, прежде чем она уйдет от тебя.
– Спасибо за совет, – сухо ответил Пол, а про себя усмехнулся: родственники всегда считают себя вправе давать советы, которых никто не просит.
– Надеюсь, ты ему последуешь. Она настоящий человек. Настоящий.
– Я знаю. Кстати о женитьбе, а ты не собираешься замуж? Ты ведь помоложе меня лет этак на двадцать.
– На двадцать два. Но брак меня не интересует. Пожалуй, я все-таки выпью. Бренди.
Пол подал ей бокал и пошел в библиотеку, где Мег и ее сын Тимоти разговаривали с Ильзой. Он сразу почувствовал, что две женщины нашли общий язык. Человек посторонний задался бы, вероятно, вопросом, почему это доставило Полу такое удовольствие, но каковы бы ни были причины, ему это приятно и все. Взяв стул, он подсел к беседующим.
Тимоти Пауэрс всегда, с детских лет, был любимцем Пола. Мальчиком он не мог не вызывать симпатии – крупный, светловолосый, здоровый, заядлый спортсмен. Вдобавок, у него был живой ум. Сейчас ему за тридцать, и он сохранил все эти качества. Он ничем не напоминал ни своих родителей, ни сестер, отличаясь от них так сильно, как одно человеческое существо может отличаться от другого. В последние годы он преподавал современную литературу в различных университетах, главным образом на Среднем Западе, и Пол редко видел его.
– Так вот, возвращаясь к теме нашего разговора, – сказал Тимоти и объяснил Полу: – Мы говорили о послевоенных лагерях для перемещенных лиц.
– Если бы не английская блокада, я сейчас жила бы в Израиле. Тогда это была Палестина, – сказала Ильза. – Я всегда хотела поехать туда.
Она бессознательно сжала руки привычным жестом, который Пол хорошо знал. Жест этот свидетельствовал о внутреннем напряжении, охватывавшем ее всякий раз, когда речь заходила об этом аспекте ее прошлого. Затем тихо продолжила:
– Французы считались нашими друзьями. И, однако, Франко – ну не абсурд ли это? – именно Франко
