– Нет, Айрис. Не указывай мне, что я должен и чего не должен делать. Посмотри на кровь на его одежде. А ведь он воспитывался в такой семье…
– Дерьмо! – заорал Стив. Он весь дрожал. – Я презираю все это. Это тупое, эгоистичное, узкое…
Он описал широкий круг рукой, словно показывая, что его слова относятся ко всему, находящемуся в комнате: и к людям – матери, отцу, бабушке, брату, и к вещам, которые они с такой любовью приобретали для детей – книгам, картинам, роялю; этим яростным жестом он будто проклинал все и вся, даже невинные розы, подаренные ей Тео ко дню рождения.
– Ты! – сказал Тео. – Ты знаешь, о чем я сейчас подумал? Что ты подхватил вирус какой-то страшной болезни. Ты и говоришь, как больной. В этом доме никто так не говорит.
– Мы вообще говорим на разных языках. Я не желаю оставаться под этой крышей. – Стив повернулся к Анне. – Нана, ты позволишь мне переночевать у тебя? Если нет, я устроюсь под деревом.
– Не будь дураком, – ответила Анна. – Иди, жди меня в машине.
Когда за Стивом захлопнулась дверь, все трое молча уставились друг на друга, словно каждый надеялся прочитать на лице другого ответ на мучивший их всех вопрос.
Айрис заговорила первой:
– Это все бравада. Он испуган до смерти. – Она умоляюще посмотрела на Тео. – Я уверена, я готова поклясться, что он никогда больше не сделает ничего подобного.
– А я совсем в этом не уверен.
– Я отвезу его к себе. По крайней мере он не будет действовать вам на нервы и, возможно, вы сможете немного поспать, – сказала Анна. Надев пальто, она тихо добавила: – Вам придется примириться с тем, что он не оправдал ваших ожиданий. Нельзя вложить свои мысли в голову другого человека.
– Вы правы, мама, – с глубокой горечью откликнулся Тео. – Нельзя сформировать человека по идеальному образцу. Теперь я это понимаю.
У двери на улицу Анна остановилась.
– Внутренний мир любого человека – тайна для окружающих. Мы можем понять только самих себя. – В тусклом свете прихожей Айрис увидела, что по лицу матери промелькнула печальная улыбка, больше похожая на болезненную гримасу. – А иногда и этого не можем.
Раздеваясь, Тео расхаживал по комнате. Всегда такой аккуратный, сейчас он бросил рубашку на стул, а ботинки оставил валяться на полу. И он говорил не переставая.
– Работаешь не покладая рук, хочешь создать надежный фундамент для своих детей, а они тебя отвергают. Но что-то же мы сделали правильно, ведь с другими нашими детьми все обстоит благополучно. Эти бунтари мнят себя людьми с широким кругозором, – продолжал ворчать он, – и считают при этом, что все придуманное не ими, созданное не вчера, сказанное теми, кому за тридцать – хлам. Вдобавок они нелогичны – хотят совершить революцию и в то же время ведут вольный образ жизни хиппи. – Он сел на край кровати, сжав голову руками. – Айрис, я не знаю, что делать. Может, и в самом деле следовало сдать его властям. Для него же было бы лучше. Он бы понес заслуженное наказание, и это послужило бы ему уроком.
Айрис, сидевшая перед туалетным столиком, расчесывая волосы, в ужасе резко обернулась.
– Тео, ты не можешь так думать. Он никогда тебе этого не простил бы, никогда, до конца жизни.
– И все-таки для него же самого это было бы лучше.
– И я… я тоже никогда бы тебе этого не простила. Стив еще ребенок. У него это пройдет. Будь терпелив с ним.
– Ребенок? Ну, нянчиться с ним я не собираюсь, я тебе прямо скажу. Я хочу сделать из него человека, а не потакать ему во всем.
– Разве несколько минут назад в разговоре с мамой ты не признал, что нельзя сформировать человека по своему образу и подобию?
– Я не говорил «по своему образу и подобию», я сказал «по идеальному образу». Но это верно лишь отчасти. Я имел в виду… Ах, Айрис, ради Бога, давай на сегодня прекратим этот разговор. Завтра с утра у меня операция. Поставь будильник на полшестого. Утром надо принять душ, сейчас я так вымотан, что даже на это у меня нет сил.
Они лежали рядом. Обычно Айрис клала голову Тео на плечо, он говорил, что ему нравится ощущать прикосновение к телу ее теплых волос. Но сейчас она положила голову повыше на подушку, так что их щеки соприкоснулись, и его ресницы защекотали ей лицо. Повернувшись, они прижались друг к другу, и их сердца забились в едином ритме.
– Биение живых сердец, – прошептала она, думая вслух, и нежно погладила его по щеке.
– Айрис… дверь заперта?
– Да.
Он лег на нее, и она приняла его в себя, подумав: что бы ни случилось, у нас всегда есть это утешение, это ни с чем не сравнимое чистое наслаждение, полнейшее растворение друг в друге, бальзам, исцеляющий души.
Затем наступил тот миг, когда весь мир вокруг словно перестает существовать – «краткая смерть», как назвал кто-то, она не помнила, кто, апогей физической близости; потом она снова вернулась к жизни, в тишину их спальни, ощутила на груди руку любимого.
В ночь, подобную этой, после акта любви, хорошо бездумно лежать в теплой постели, в теплой комнате, ожидая, когда придет сон, и чувствуя себя надежно защищенным от дождя, барабанящего по стеклам, от любых невзгод, подстерегающих тебя снаружи. Только вот невзгоды могут в любой момент без приглашения вторгнуться в твой дом. Тео услышал, как где-то в дальнем конце сада с треском, похожим на треск сломанной кости, сломалось дерево. Наверное, старый клен в углу; корни у него давно подгнили. Кошмарная ночь! Но по крайней мере Стив не бродит где-то по улицам и не попал в тюрьму. Идиот, юный идиот,
