– Я не уверен. Ты имеешь право на отдых.
– Я ни на что не имею право.
– Почему ты так жестока к себе? У тебя был шок. Ты была в состоянии шока, словно ты пережила смерть.
Это был странный способ описания того, что она переживала, но она действительно ощущала все это как смерть. «Не уверена, что знаю, как выбраться из этого, – подумала она. – Ничто не имеет значения, если все может так закончиться. Все за каких-то две или три минуты».
– Он что-то сказал, когда стоял у двери, – начала она. – Я не могу точно вспомнить, что. А ты можешь?
Питер выглядел озадаченным, и она уточнила.
– Прошлой ночью, когда он уходил. Я назову его Джо, потому что это не его имя. Я пытаюсь вспомнить. Что-то о неверии?
– О, ты действительно хочешь знать? Тебе снова нужно пройти через это?
– Да, я хочу знать.
– Он сказал: «Я никогда больше ни во что и никому не поверю».
Слова, даже дважды повторенные, имели оттенок какой-то обреченности. Какое-то время она повторяла их про себя, вслушиваясь в их смысл, затем спросила Питера, что, по его мнению, «Джо» подразумевал под этим.
– Никогда – значит очень долго, Дженни.
– Ты прав. Это был глупый вопрос.
Ну что ж, сейчас или потом появится другая женщина. И, закрыв свои глаза, она живо представила себе женщину, к которой он повернется в постели и распахнет свои объятия. Какие слова он будет ей говорить? Слова, которые они говорили друг другу на своем особом языке?
Ох, можно написать тысячи страниц по популярной психологии и описывать ревность как нечто примитивное и отмирающее, но правда в том, что ревность – это пытка, и люди убивают друг друга из-за нее. Это потеря, последняя потеря, и даже хуже.
Так что теперь ты знаешь, Дженни, ты знаешь, словно побывала в шкуре Джея, что он почувствовал, когда увидел тебя здесь прошлой ночью.
В дверь позвонили так резко, что Питер вздрогнул.
– Это Ширли, из квартиры напротив. Она обычно звонит, чтобы спросить, не хочу ли я прогуляться пешком на работу вместе с ней.
– Я скажу ей, что у тебя грипп. Хорошо? Когда он вернулся, то выглядел смущенным.
– Если бы ты видела изумление на ее лице! Ее брови взлетели вверх почти до волос.
Дженни с горечью произнесла:
– Могу себе представить. Ты совсем не похож на того мужчину, которого она привыкла видеть здесь по утрам.
– Она хотела войти, но я сказал, что сам позабочусь о тебе, что я старый друг и к тому же доктор.
– Спасибо. Я бы не хотела, чтобы она видела меня такой. – Было странно, что она не стеснялась Питера, который видел ее. – Ширли – добрая душа, но она слишком много болтает. Она знает все и обо всех.
– У тебя должны быть и другие друзья. Я думаю, тебе следует поговорить сегодня с какой-нибудь подругой.
– Я не хочу никого видеть.
Он продолжал мягко увещевать:
– Но тебе нужна какая-то помощь, пока ты не сможешь все исправить.
– Ничего уже не поправишь, разве ты не видишь? Мне, вероятно, придется справляться самой, так что мне нужно привыкать к этому прямо сейчас.
Она храбрилась, но не верила самой себе. Джей непременно вернется и захочет услышать какие-то объяснения… Потом она напомнила себе: если даже и так, вопрос с Джилл все еще остается не решенным, так что все начнется сначала.
– Извини меня. Можно спросить, почему ты говоришь «никогда»?
– Это долгая история.
– Может, ты сможешь рассказать как-нибудь покороче.
– Ну, я лгала ему. А он никогда не лгал мне. О, ты не понимаешь! Нужно знать его и все, что было раньше.
Питер посмотрел с сомнением, но больше ничего не спрашивал. И Дженни, посмотрев на себя со стороны, что являлось ее привычкой, увидела себя сидящей в кровати и смотрящей на этого долговязого незнакомца, который вдруг начал снова становиться близким. Небольшая рыжая щетина появилась на его щеках за ночь; она могла припомнить то время, когда он говорил о том, чтобы отрастить бороду. Она могла припомнить…
И она стала сравнивать: он ведь был ненамного моложе Джея, хотя выглядел гораздо моложе, как-то беспечнее, словно жизнь была благосклонен к нему. Она вдруг поняла, что ничего не знала о нем, за исключением того, что он профессор. На секунду она представила его в профессорской позе, сидящим на
