царапины. Матушка Шаум вернулась, сунула под нос Торби два ломтя хлеба, между которыми лежал толстый кусок мяса, поставила на стол кружку молока и молча вышла. Торби думал, что теперь, когда папы больше нет, он вообще не сможет есть, но оказалось, что может. Его волнение улеглось, как только он увидел матушку Шаум.
Она опять вернулась:
– Глотай-ка последний кусок да залезай. Говорят, они собираются обшаривать каждый дом.
– Правда? Но тогда мне лучше выбраться на улицу и удрать.
– Заткнись и делай, что я говорю. Давай, залезай.
– Куда залезать?
– Туда, она показала рукой.
– В эту штуку? В углу стоял встроенный диванчик. Недостаток его заключался в размерах: по ширине в него вполне мог поместиться человек, но длина была раза в три меньше, чем надо. Пожалуй, я не смогу сложиться и поместиться там.
Именно так и подумают фараоны. Скорей! она подняла крышку, достала изнутри какое-то белье, и в дальнем конце дивана-сундучка открылся лаз наподобие оконного проема, ведущий сквозь стену в соседнюю комнату. Вытяни туда ноги и не воображай, что тебе первому приходится тут прятаться.
Торби залез в диванчик, вытянулся вдоль стены, а лицо его оказалось как раз под крышкой. Матушка Шаум набросила на него белье, совсем спрятав его.
– Ну как, о'кей?
– Ага, конечно. Матушка Шаум! А он правда мертв?
Ее голос стал почти ласковым:
– Да, паренек. Это такой позор…
– Вы в этом уверены?
– Меня тоже сомнения мучили, я ведь так хорошо его знала. И я пошла посмотреть на помост. Он мертв. Но я скажу тебе, парень, на лице у него застыла усмешка, словно он их перехитрил. Да так оно и есть. Они терпеть не могут, чтоб человек избежал допроса. Она снова вздохнула: Поплачь теперь, если тебе от этого будет легче, только тихонько. А как услышишь кого-нибудь не дыши.
Крышка захлопнулась. Торби подумал, сможет ли он вообще дышать, но в сундучке были, видимо, дырочки для воздуха, внутри было душно, но вполне сносно. Он повернул голову, чтобы освободить нос от лежащего на нем тряпья.
И тут он заплакал, а потом уснул.
Он проснулся от звука голосов и шагов, и вспомнил, где находится, как раз вовремя, чтобы удержаться и не сесть. Крышка у него над головой поднялась, потом снова хлопнула так, что зазвенело в ушах. Мужской голос произнес:
– В этой комнате никого, сержант.
– Посмотрим, Торби узнал голос давешнего фараона. Ты еще там наверху не смотрел. Притащи-ка лестницу.
Голос матушки Шаум пролепетал:
– Ничего там наверху нет, сержант, это вентиляция.
– Я же сказал: посмотрим. Через несколько минут он сказал: Дай-ка факел. Вы правы, матушка. Но он тут побывал.
– Ох, да что вы?
– Там сзади оторваны доски, и пыль кое-где стерта. Я думаю, он пролез в эту дыру, спустился к вам в спальню и вышел.
– Черт побери! Так меня могли убить в собственной постели! И это называется полиция нас охраняет!
– Но вас же не тронули. Лучше бы вам теперь прибить эти доски снова, а то к вам залезет еще какая-нибудь нечисть Он помолчал. Сдается мне,
что он хотел спрятаться в этом квартале, но решил, что здесь слишком опасно, и вернулся в развалины. Если так, мы еще сегодня выкурим его оттуда газами.
Вы считаете, я могу теперь снова спокойно спать в своей постели?
– Да зачем бы ему сдался такой мешок жира?
– Фу, как грубо! А я-то как раз собиралась предложить вам промочить горло!
Вот как? Ну, пойдемте тогда на кухню, обсудим это. Я, наверно, был неправ.
Торби услышал, как они уходили, как убирали лестницу. Наконец-то он осмелился перевести дух. Через некоторое время она вернулась, ворча, и открыла сундучок:
– Разомнись немного. Но будь готов опять туда заскочить. Три пинты из моих лучших запасов! Вот что значит полиция.
6
Командир «Сизу» заглянул к матушке Шаум в тот же вечер. Капитан Крауза был высокий блондин, грубоватое, испещренное морщинами лицо и жесткая вкладка у рта выдавали в нем человека, привыкшего к ответственности и заботам командира. Он злился на себя самого и на окружающих за то, что позволил нарушить свой обычный распорядок дня ради пустяков. Он окинул Торби недовольным и испытующим взглядом.
– Матушка Шаум, это и есть тот тип, который утверждает, что у него ко мне неотложное дело?
Капитан говорил на торговом жаргоне Девяти Миров, испорченном саргонийском, лишенном флексий и содержащем лишь зачатки грамматики. Но Торби его понял. Он ответил:
– Если вы капитан Фьялар Крауза, у меня к вам поручение, благородный сэр.
– Не называй меня «благородный сэр». Я капитан Крауза, да.
– Есть, благо… капитан Крауза.
– Если у тебя поручение говори.
– Есть, капитан. Торби начал декламировать текст, который он заучил, используя финский вариант: «Капитану Фьялару Краузе, командиру корабля «Сизу», от Бэзлима Калеки. Приветствую тебя, дружище! Привет твоей семье, клану и родне. Нижайший мой поклон твоей уважаемой матушке. Я обращаюсь к тебе устами моего приемного сына. Он не понимает по-фински; я обращаюсь к тебе конфиденциально. Когда ты это услышишь, меня уже не будет в живых…»
Капитан Крауза перестал улыбаться, у него вырвалось изумленное восклицание. Торби умолк. Матушка Шаум вмешалась:
– Что это он говорит? Какой это язык? Капитан Крауза резко ответил:
– Это мой язык. То, что он говорит, правда?
– Да что правда-то? Откуда я знаю? Не понимаю я эту болтовню!
– Ах… извините! Он говорит, что старый нищий, который все слонялся на Площади… Бэзлим его звали, что он мертв. Это правда?
– Ох! Конечно. Я бы вам сама рассказала, да вы не спрашивали. Это всем известно.
– Очевидно, всем, кроме меня Что же с ним случилось?
– Укоротили на голову!
– Укоротили?
Она с дрожью сказала:
– Я-то откуда знаю? Говорят, он покончил с собой выпил яд или что-то такое, прежде чем его могли допросить, так откуда мне знать? Я просто бедная старуха, пытаюсь прожить честно, а цены с каждым днем растут, и полиция Саргона мне не доверяет.
– Но если… ладно, неважно. Ему удалось их провести, да? Это на него похоже Он повернулся к Торби. Продолжай. Закончи свое поручение.
Поскольку Торби сбили, ему пришлось начать с начала. Крауза нетерпеливо ждал, пока он не дошел до слов: