– Вы славный мальчик, Криш! Это все, джентльмены.
Торби плохо провел ночь. Каптенармус поместил его в спальню старшего офицерского состава, и обращались с ним хорошо, но его смущало вежливое недоумение, с которым окружающие смотрели на его праздничную форму «Сизу». До сих пор он гордился тем, как одевались на «Сизу»; теперь он с горечью понял, что эта одежда не везде прилична. Ночью вокруг храпели… незнакомые… фраки, – и ему так захотелось опять очутиться среди Народа, где его знали, понимали, уважали. Койка была жесткой, он ворочался и думал – кто спит теперь на его месте?
Он поймал себя на том, что размышлял: а понадобилась ли кому-нибудь дыра, которую он прежде называл «домом». Починили ли дверь? Поддерживают ли там чистоту и порядок так, как это любил папа?
Когда он заснул, ему снились папа и «Сизу», все смешалось. Наконец, когда Бабушке отрубили голову и на них опустился рейдер, папа шепнул ему: «
Тогда он заснул спокойно – и проснулся в неприятном месте – кругом болтали какие-то фраки. Завтрак был сытным, он не соответствовал требованиям тетушки Атены, однако, Торби наелся.
Он втихомолку переживал свое горе, когда его заставили раздеться и подчиниться унизительному осмотру. Это был его первый опыт, когда он мог убедиться в бесцеремонном обращении медиков с человеческой плотью – он еле стерпел все это.
Когда за ним послал Командир, Торби даже не обрадовало, что он увидит человека, который знал папу. Комната наводила его на тягостные мысли, здесь он навсегда простился с отцом. Он безразлично выслушал то, что сказал ему Брисби. Немного воспрянул, когда понял, что ему предлагают определенный статус, не очень-то высокий, как видно, но статус. У фраки оказывается тоже есть определенные отношения. Ему не пришло в голову, что статус фраки мог что-то значить даже для фраки.
– Это было бы необязательно, – закончил полковник Брисби, – но это упростит задачу, которую поставил передо мной полковник Бэзлим, – то есть разыскать твою семью. Ведь ты этого хочешь, правда?
Торби чуть не сказал, что знает, где его Семья. Но он понял, что имеет в виду полковник: его собственный клан, существование которого он и вообразить себе не мог. Да были ли у него когда-нибудь кровные родственники?
– Наверно, – ответил он медленно. – Не знаю.
– Мм-м… – Брисби поудивлялся, каково это – не иметь рамы к картине. – Полковник Бэзлим очень хотел, чтобы я нашел твою семью. Мне будет легче с этим справиться, если ты станешь одним из нас, официально. Хорошо? Гвардеец третьего класса, тридцать кредитов в месяц, питание и немного сна. И слава. Не так уж много.
Торби поднял голову:
– Это та самая Семь… служба, где был мой папа – полковник Бэзлим, как вы его называете? Он правда служил здесь?
– Да, старше чином. Но служба та же. Мне показалось, ты начал говорить – семья. Мы любим считать свою службу одной большой семьей. Полковник Бэзлим был одним из самых достойных ее членов.
– Тогда я хочу, чтоб меня усыновили.
– Зачислили.
– Слово не имеет значения.
16
Фраки не такие уж плохие, если узнать их ближе.
У них свой «секретный язык», даже если они считали, что говорят на интерлингве. Торби добавил к своему словарю несколько десятков глаголов и несколько тысяч существительных, и после этого овладел еще несколькими идиомами, которые употреблял при случае. Он узнал, что световые годы, проведенные им среди маркетеров, вызывают уважение, хотя Народ и считали здесь странным. Он не спорил, фраки не могли этого понять.
Гвардейский корабль «Гидра» оторвался от Гекаты и устремился к окраинным мирам. Перед самым взлетом прибыл денежный перевод, сопровождаемый документом суперкарго, в сумме, составляющей одну восемьдесят третью часть стоимости «Сизу», соответствующей пути от Джаббалпоры до Гекаты, как будто, подумал Торби, он был девчонкой, которую обменяли. Это была до неловкости большая сумма, и Торби не мог найти такой статьи, которая давала бы ему право на владение такой частью корабельного капитала, он считал, что при других условиях она бы ему полагалась; но он не был рожден на корабле. Жизнь среди Народа сделала нищего мальчишку совестливым в денежных делах, что невозможно для попрошайки: расчеты должны сходиться, и долги нужно платить.
Интересно, подумал он, что бы сказал папа об этих деньгах. Ему стало легче, когда он узнал, что может внести деньги казначею. К документам была приложена записка с пожеланием ему удачи в делах, куда бы он ни попал, подписанная: «С любовью,
Мать». Торби стало легче на душе – и много тяжелее.
Пакет с его вещами сопровождался теплой запиской от Фрица: «Дорогой брат, никто не верил мне насчет недавних таинственных происшествий, но слухи разнеслись по кораблю в несколько дней. Если бы подобное было мыслимо, я сказал бы, что на высшем уровне были разные мнения. Я же не имею мнения, кроме того, что мне недостает твоей досужей болтовни и дурацкой рожи. Живи весело и будь уверен, что все к лучшему. Фриц.
P. S. Пьеса имела успех, а обнимать Лоэн приятно».
Торби сдал на склад свои вещи с «Сизу»; он собирался стать гвардейцем, и они ему мешали. Он сделал открытие, что Гвардия – не закрытая корпорация, как Народ; не требовалось никакого чуда, чтобы стать гвардейцем, если у человека было для этого то, что требовалось, ибо никого не интересовало, откуда ты взялся и кем был раньше. Общество на «Гидре» было разношерстное; в этом можно было убедиться по спискам Управления Штатов. Товарищи Торби были высокие и низкорослые, тонкокостные и широкоплечие, гладкие, лысые и волосатые, мутанты и нормальные. Торби был близок к норме, и его маркетерское прошлое выглядело как вполне приемлемая эксцентричность; это делало его полноценным космонавтом, хотя он и был новичком.
На деле единственной сложностью было то› что он новичок. Он мог быть «гвардейцем 3-С», но останется салагой. Он испытывал не больше неудобств, чем любой рекрут в военной форме. Ему дали койку, место в столовой, рабочее место, опекуна-офицера, который объяснял, что ему делать. Он должен был убирать свое отделение, по боевому расписанию он значился курьером при начальнике штаба – на случай, если во время сражения перестанут работать телефоны -это означало, что он будет разносить кофе.
Во всех остальных отношениях его оставили в покое. Ему разрешалось участвовать в разговорах, если только он не мешал своим старшим товарищам хвастаться, его приглашали играть в карты, если не хватало партнера, ему рассказывали сплетни, и он имел право одалживать старшим носки и свитера, если у тех таковых не оказывалось. Торби было не привыкать играть роль младшего, для него это не составляло труда.
«Гидра» была патрульным кораблем; разговоры за едой вертелись вокруг «преследования». «Гидра» имела скорость триста гравитационных единиц, она устремлялась в бой, когда Маркетерский Корабль типа «Сизу» стал бы его избегать. Несмотря на большой личный состав и тяжелое вооружение, «Гидра» была главным образом энергостанцией и танкером.
Стол Торби находился неподалеку от стола его опекуна-офицера, артиллериста 2-С Пиби, известного под кличкой «Децибел». Однажды Торби обедал, не прислушиваясь к разговорам: он решал про себя, пойти ли после обеда в библиотеку или посмотреть стереофильм в столовой, – когда услышал свое прозвище:
– Разве это не так, Маркетер?
