мужчины, но будет уверен, что я здесь, из-за моего заморского вечернего туалета. Так что он будет счастлив. Выйдешь через любой выход, только не через главный: там может ждать шофер. Постарайся быть в вестибюле за несколько минут до того, как я велела им подать машину. Если это не удастся, найми такси и поезжай домой. Я громко пожалуюсь, что тебе представление не понравилось, и ты удрал домой
Торби решил, что Корпус «Икс» потерял в Леде ценного сотрудника.
– А они не доложат, что потеряли меня?
– Они почувствуют такое облегчение, что слова не скажут. Мы пришли. Ну, давай. Увидимся!
Торби вышел через боковой выход, заблудился, потом его направил полисмен, и наконец он нашел высокое здание против Гвардейского штаба. В указателе значилось, что контора Гарша на 34-й террасе; через несколько минут он стоял перед секретаршей, чьи губы то и дело кривились, произнося «нет».
Она холодно известила его, что Советник никого не принимает без предварительной договоренности. Может, он желает встретиться с одним из помощников Советника и задать свои вопросы?
– Ваше имя, пожалуйста
Торби огляделся, комната была полна народу. Она нажала кнопку:
– Говорите! – резко сказала она. – Я включила завесу секретности.
– Пожалуйста, скажите мистеру Гаршу, что с ним хотел бы переговорить Радбек из Радбека.
Торби показалось, что она вот-вот посоветует ему не молоть вздор. Но она поспешно встала и вышла. Вернулась и спокойно сказала:
– Советник уделит вам пять минут. Сюда, сэр.
Контора Джеймса Джи Гарша резко контрастировала с самим зданием, сам он выглядел, как неубранная постель. На нем были мешковатые брюки, а живот вываливался над поясом. В этот день он, видимо, не брился, серая щетина соответствовала бахроме по краям лысины Он не встал.
– Радбек?
– Да, сэр. Мистер Джеймс Джи Гарш?
– Он самый. Ваше идентификационное удостоверение? Кажется, я вас видел в передаче новостей, но не запомнил ваше лицо.
Торби протянул ему документ. Гарш внимательно изучил и вернул.
– Садитесь. Чем могу быть полезен?
– Мне нужен совет… и помощь.
– Этим я торгую. Но у Брудера полным-полно адвокатов.
– Это мм-м… конфиденциально.
– То есть, сведения только для адвоката, мой мальчик, – поправил Гарш. – Так точнее. Вы не просите адвоката молчать; он или честен, или нет. Что касается меня, я относительно честен. Попытайтесь.
– Ну… это длинная история.
– Значит, сделайте ее короткой. Говорите, я слушаю.
– Вы согласитесь представлять мои интересы?
– Говорите, я слушаю, – повторил Гарш. – Возможно, я усну. Сегодня я неважно себя чувствую. Впрочем, как всегда.
– Ну ладно.
Торби заговорил. Гарш слушал с закрытыми глазами, обхватив руками живот.
– Это все, – закончил Торби, – за исключением того, что мне надо побыстрей освободиться и вернуться в гвардию.
Гарш впервые проявил интерес:
– Радбек из Радбека? В гвардии? Не глупите, мальчик.
– Но я на самом деле вовсе не «Радбек из Радбека». Я гвардеец и попал в обстоятельства, которыми не могу управлять.
– Я слыхал эту часть вашей истории! На чувствительных писак она бы подействовала Но у всех бывают обстоятельства, которыми нельзя управлять.
Смысл в том, чтобы человек не бросал свою работу. Если это действительно его работа.
– Это не моя работа, – упрямо ответил Торби.
– Не будем терять времени. Во-первых, мы объявим, что ваших родителей нет в живых, во-вторых, потребуем их завещания и доверенности. Если они начнут скандалить, обратимся в суд – и даже могучий Радбек подчинится повестке, вызывающей в суд, или «в противном случае вам грозит наказание вплоть до тюремного заключения». – Он покусал ноготь. – Возможно, пройдет некоторое время прежде, чем утвердят права на поместье. Суд утвердит вашу дееспособность, если это оговорено в завещании, или суд может назначить кого-то другого. Но не этих двоих, если то, что вы говорите, правда. Даже ручные судьи Брудера не осмелятся, это будет уже слишком, и они будут знать, что их дисквалифицируют.
– Но что я смогу поделать, если они даже не начнут деятельность по объявлению моих родителей умершими?
– Кто вам сказал, что вы должны ждать их? Вы заинтересованная сторона, они не могут быть даже определены как лица, имеющие право вести дела по семейному наследованию. Если я верно припоминаю, они только служащие, у каждого всего одна номинальная часть. Вы же номер первый в заинтересованной стороне, вы и начинаете действовать. Есть другие родственники? Двоюродные братья, сестры?
– Двоюродных нет. Не знаю, кто еще может быть наследником. Есть еще мои дедушка и бабушка Брэдли.
– Не знал, что они живы. Будут ли они на вашей стороне?
Торби хотел было сказать «нет», но передумал:
– Не знаю.
– Мы еще к ним вернемся. Другие наследники… ну, этого мы не узнаем, пока не увидим завещания – и этого, возможно, не случится, если суд их не вынудит. Есть возражения против гипнотических сеансов? Стимулятора правды? Детектора лжи?
– Нет… А зачем…
– Вы главный свидетель того, что они умерли, а не просто долгое время отсутствуют.
– Но если человек достаточно долго отсутствует?
– По-всякому бывает. Определенное количество лет поможет суду, но закона такого нет. Когда-то семь лет было достаточно, но теперь это недействительно. Теперь свободнее.
– Когда мы начнем?
– Деньги есть? Или вас держат на голодном пайке? Я стою дорого. Обычно мне платят за каждый вдох и выдох.
– Ну, у меня есть чековая книжка… и несколько тысяч. Восемь, что ли.
– Гм-м„. Я еще не сказал, что возьмусь за это дело. Вам не приходило в голову, что ваша жизнь может быть в опасности?
– А-а! Нет, не приходила.
– Сынок, из-за денег люди делают странные вещи, но они сделают еще более крутые вещи ради власти и денег. Любой, кто находится вблизи биллионных доходов, в опасности: это все равно что держать дома горшок с гремучими змеями. На вашем месте, если бы я начал чувствовать себя плохо, я бы нанял собственного врача. Я принимал бы меры предосторожности, проходя в двери и стоя возле открытых окон. – Он подумал. – Радбек для вас сейчас не самое лучшее место, не искушайте их. Но вас и здесь не должно быть. Вы состоите в дипломатическом клубе?
– Нет.
– Запишитесь. Все будут удивлены, если вы этого не сделаете. Я там часто бываю, около шести. У меня там комната, личная. Двадцать-одиннадцать.
– Двадцать-одиннадцать?
– Я все еще не сказал, что беру дело. Есть идея, что я буду делать, если я проиграю?
– А? Нет, сэр.
– Как его, то место, о котором вы упомянули?
Джаббалпора? Вот куда мне придется уехать, -
