— «Не волнуйтесь, не волнуйтесь!» — проворчал Курцман — Крегель приехал?
— Да, я здесь, — отозвался Кессель.
— Портье что-нибудь заметил? Ну, что я болен?
— Нет, — сообщил Гюльденберг, — Я сказал ему, что у вас запой.
— Что?!
— У вас есть другие предложения?
— Болезнь, — начал Кессель, обращаясь к Курцману и стараясь придать своему голосу возможно больший оттенок сочувствия, — это всего лишь состояние души. Болеет лишь тот, кому хочется болеть…
— А-а, вот вы как! И кто же я теперь, по-вашему? — возмутился Курцман, резко поднимаясь в постели.
— Да нет, — смутился Кессель, — просто один старый священник говорил мне…
— А один молодой священник вам ничего не говорил? — гневно просипел Курцман. Он и в постели лежал в очках, в своих очках с толстыми роговыми дужками, над которыми вздымались густые темные брови, — Или, может быть, одна молодая монашка? Она вам ничего не говорила?
— Дело вовсе не в этом, — попытался оправдаться Кессель, — я не имел в виду вас…
— Так в чем же дело? Кого имел в виду этот ваш епископ, ваш очередной высокопоставленный знакомый?
— Просто есть такая теория…
— Если вы думаете, что можете третировать меня как угодно, раз у вас такой дядюшка, — Курцман снова упал на подушки, — то вы… вы жестоко ошибаетесь!
Гюльденберг счел нужным вмешаться.
— Луитпольд! — позвал он. — Идите сюда, надо поставить герру Курцману холодный компресс на икры.
— Нет! — возопил Курцман, — Не надо!
— Надо, надо, — успокаивал его Гюльденберг, — чтобы понизилась температура.
— У меня нет никакой температуры! — кричал Курцман.
— Как же нет, когда есть. Луитпольд, проверьте, там еще остался лед?
В ведерке для шампанского плавало несколько кусков льда.
Шампанское заказал Гюльденберг — по его словам, только ради льда. В целях конспирации ему, правда, пришлось шампанское выпить.
— Как шампанское, так непременно «Вдова Клико», — кряхтел Курцман, пока Луитпольд переворачивал его с боку на бок как куклу, готовя к ледяному компрессу, — прекрасно можно было заказать обычный «Хохригель» местного разлива, всего сто пятьдесят семь шиллингов бутылка. Лед-то все равно тот же самый, — стонал Курцман, — Так нет же. А я теперь ломай голову, по какой статье провести такие расходы. А-а… А-а-а! — вопил Курцман. Гюльденберг увязал лед в полотенце и обмотал им тощие волосатые икры шефа.
— Не дрыгайтесь, — попросил Гюльденберг — Крегель, будьте добры, подержите герру Курцману ноги.
— Крегель пусть ко мне не прикасается! — прохрипел Курцман.
В этот момент упало ведерко. Ледяная вода вылилась Курцману в постель. Курцман снова закричал.
— Это оттого, что вы дрыгаетесь, — заметил Гюльденберг. — Лежите спокойно и постарайтесь пропотеть.
— Мне холодно! — жаловался Курцман — Простыня намокла!
— Ничего, высохнет, — успокоил его Гюльденберг — Имейте хоть чуточку терпения!
— Ну кто же вытерпит такое! — пыхтел Курцман.
И тогда Луитпольд медленно подошел к постели Курцмана, положил ему на грудь свою тяжелую, грубую, широкую руку и сказал глубоким басом:
— Не извольте беспокоиться, господин доктор, все будет хорошо.
После этого он повернулся и вышел. Гюльденберг задернул шторы и спросил:
— Свет погасить?
— Не надо, — отозвался Курцман. Гюльденберг кивнул Кесселю, и они оба вышли в коридор.
— И что теперь? — спросил Кессель.
— Хм, — неопределенно произнес Гюльденберг.
— А сам Бруно никак не сумеет найти нас?
— Может быть, и сумеет. Но самая большая проблема для нас сейчас не он, а вы.
— Я?
— Вас нужно познакомить с вашими будущими информаторами, V-2022 и V-2041. Вы будете поддерживать с ними связь в Берлине. В лицо их знает только Курцман. На завтра у него была назначена с ними встреча — с одним в «Кафе Сентраль», с другим — у «Захера». Туда же должны были подойти и вы к определенному часу. Если температура у Курцмана не спадет, встреча не состоится. Одна надежда, что холодный компресс поможет.
— И в котором часу он должен был с ними встретиться?
— С 2022 в девять тридцать, с 2041 — в пятнадцать часов, — сообщил Гюльденберг.
— Лучше всего будет — медленно произнес Луитпольд, — поехать домой.
— Без Бруно? — спросил Гюльденберг.
Они решили поделить ночь на три части, так сказать, на три ночные стражи. Бар в отеле «Язомирготт» работал до пяти утра. С половины десятого до полуночи там будет дежурить Луитпольд, до половины третьего — барон, а с половины третьего до закрытия — Кессель. «До половины десятого можно не беспокоиться — сказал барон, — Бруно не появится. А когда появится, его надо будет взять под белы руки и во что бы то ни стало отправить в постель. Завтра в восемь утра я его подниму, и мы тотчас же поедем к надворному советнику».
Кессель спустился вниз и за немыслимые чаевые заказал у портье билет в Бургтеатр — там давали «Мота» Фердинанда Раймунда, — потом пошел в ресторан «Под белой трубой», где съел замечательный говяжий огузок, после чего зашел в отель переодеться и отправился в театр.
На улице шел дождь, по-прежнему вперемешку со снегом. Испытывая блаженное чувство человека, которому некуда спешить, Кессель, подняв воротник, с трубкой во рту шагал по старинным улочкам, по Грабену, через Хофбург и Хофгартен. пока не дошел до Бургтеатра. Еще не доходя до Грабена, в одной из улочек неподалеку от отеля «Язомирготт», Кессель заметил книжный магазин, показавшийся ему весьма необычным. Магазин был уже закрыт, но Кессель решил, что непременно зайдет сюда завтра, и что ни Курцману, ни Гюльденбергу сообщать об этом не стоит.
— Вас разбудить утром? — вежливо осведомился портье.
— Да, пожалуйста, — ответил Кессель — разбудите меня в четверть третьего.
— Что, простите? Я не понял…
— Нет-нет, вы все правильно поняли: разбудите меня в четверть третьего. В половине третьего я хочу пойти в бар.
— А-а… Конечно, конечно. — Портье записал что-то в своем гроссбухе, укоризненно качая головой, однако тут же прекратил это, заметив, что Кессель за ним наблюдает.
— Пятый наш человек еще не приезжал? — спросил Кессель.
— А как его фамилия?
Какая же кличка была у Бруно?
— Ну, пятый из нашей делегации, — стал объяснять Кессель, — Большой такой. Похож на кита в кудряшках. На ногах сандалии.
— Сожалею, — сообщил портье. — У меня сведений нет. Никакие господа в сандалиях к нам пока не прибывали.
Зевая, Кессель поднялся к себе и лег в постель.
В четверть третьего зазвонил телефон.
