Розалан. И я красива, так ведь? – без ложной скромности европейских женщин, откровенно высказалась бедуинка, чем чрезвычайно восхитила Валентину. – Никто не может забраться рукой ко мне в душу и дотронуться до ее сердцевины. Дотронуться мужчины могут лишь до тела: грудей, бедер… – того, что составляет лишь видимость моего существа. Моя же душа принадлежит только мне, так же, как и сердце. Плоть и кости – всего лишь нечто, требующее пищи, воды, тепла, удобств, здоровья. Но моя душа, моя тайная сердцевина, то, что делает меня единственной в своем роде… этого нельзя взять, можно только попросить.
– Ты когда-нибудь любила, Розалан?
Блестящие карие глаза приобрели мечтательное выражение, а в уголках полных губ появились ямочки.
– Однажды мне показалось, что я полюбила. Так я и узнала о существовании этой тайной сердцевины. Я поняла, что душа может познать огромное счастье и сокрушительную печаль. Когда отдаешь мужчине свою душу, то становишься его рабой, и он завладевает тобой совершенно. Если судьба к тебе благосклонна, он принимает дар и радуется ему больше, чем самой жизни. Но если отдаешь душу человеку, который не хочет или не может оценить твой дар, то обрекаешь себя на муки, и прежде чем это случится с тобой, Валентина, подумай обо всем хорошенько!
Полыхнул огонь, и Розалан поторопилась помешать варево. Валентина перетирала зерна в муку, размышляя о мудрости слов бедуинки. Помимо воли мысли девушки без конца возвращались к Паксону. Она понимала, что из всех встречавшихся ей мужчин именно этот мог бы проникнуть в ее душу и дотронуться до тайной сердцевины. Но смог бы он обрадоваться дару? Попросил бы отдать ему сердце или потребовал бы?
Неожиданно перед нею возникли его черные глаза и насмешливая улыбка. Валентина осознала: султан Джакарда никогда не будет ценить ее любовь превыше всех прочих благ. Он никогда не попросит любви – он потребует, а получив, отбросит и отправится на новые завоевания. Паксон – воин, султан, сарацин, человек, придающий мало значения сердцу женщины.
Поев, Розалан и Валентина занялись уборкой. Саладин требовал от воинов и прочих обитателей лагеря соблюдения безукоризненной чистоты, и горе тому, кто рискнул бы оставить мусор возле своего шатра!
Обостренные чувства Валентины впитывали звуки и запахи лагеря. Бесконечен был беспорядочный день. Вокруг шатров бродили нищие, выпрашивая подаяние и во имя Аллаха умоляя о милостыне. Розалан предупредила Валентину, чтобы она ничего не давала нищим.
– Даже объедки следует бросать собакам. Накормить нищего – значит на всю жизнь обременить себя ответственностью! Объедки – собакам!
Расхаживали торговцы со своими товарами. Их мелодичные голоса привлекали детей, и ребятишки сопровождали торговцев повсюду в надежде получить что-нибудь из сладостей или фруктов. Разносчики воды, согнувшись под тяжестью ноши, бродили в узких проходах между шатрами, расхваливая свежесть своего товара. Время от времени они останавливались, чтобы окунуть резной деревянный ковш в мех с водой, выполняя пожелание покупателя.
С высоты наспех воздвигнутого минарета в хаос повседневной жизни врывался тонкий и требовательный голос муэдзина, призывавшего всех правоверных к молитве. Заслышав этот зов, нищие, разносчики товаров и воины собирались вместе и падали на колени, вознося молитву. Розалан тащила за собой Валентину.
– Они могут поверить, что ты не помнишь, кто ты такая, но никогда не поверят, что ты забыла, как надо молиться. Поторопись!
Валентина шла за подругой на площадку позади шатров, вместе с тысячами правоверных падала на колени и, обратившись лицом на юг, где находился далекий город Мекка, притворялась, что вместе с остальными перечисляет девяносто девять священных имен Аллаха.
Прошло несколько недель, и силы окончательно вернулись к Валентине. Спина зажила, и на месте набухших воспаленных рубцов остались лишь розовые полоски, но и они должны были вот-вот исчезнуть.
Почти каждую ночь Розалан уходила, отправляясь на свидание с воином Саладина, и Валентина оставалась наедине со своими мыслями. В глубине души она лелеяла желание вернуться к своим единоверцам.
Судя по сплетням, бродившим в лагере, Ричард Львиное Сердце все еще находился в Акре, посылая отряды воинов сопровождать караваны и в дозоры. Если бы только удалось ей разыскать обратную дорогу! Но было бы нечестно просить Розалан о помощи и таким образом подвергать ее опасности. Валентина должна была справиться с этим сама. Она не могла бросить на бедуинку и тени подозрений, возложив на нее вину за свой побег, ведь та столь великодушно делилась с нею всем, что имела!
Хотя Валентина не считалась пленницей мусульман, сбежать было непросто: лагерь бдительно охранялся. Любой, кто покидал лагерь или, наоборот, хотел попасть в расположение войск, подвергался тщательному допросу. Розалан рассказала, что лагерь находится в сорока милях от Акры. Как же можно надеяться преодолеть это расстояние без коня и запаса воды?
Какой-то звук раздался за стенкой шатра, и Валентина замерла, прислушиваясь. Похоже, это не собака из тех, что рыщут вокруг, скорее – крадущиеся шаги человека!
Вдруг полог шатра кто-то откинул, и вошли два воина, одетые в желтое и черное – цвета конницы Саладина. Бесконечно долго и страшно тянулось краткое мгновение, в течение которого они смотрели на Валентину, освещенную желтым светом лампы. На лицах застыли похотливые улыбки, глаза же, казалось, проникали под грубое платье, разглядывая тело.
– Уходите! – приказала Валентина. – Разве вы не видели красную тряпку над моим шатром? Уходите!
Один из воинов, более высокий, чем его спутник, усмехнулся.
– Мы долго ждали, когда же этот флаг будет опущен. Слишком уж много недель прошло, чтобы теперь это имело какое-то значение.
– Вы уж поверьте! – насмешливо заметила Валентина. – В этом шатре вас сегодня никто не ждет.
Второй воин наблюдал за нею с пламенеющим страстью взором.
– Докажи это! Покажи нам, и мы уйдем! Протянув руку, он сдернул девушку с тюфяка и швырнул своему
