За куст прямо к Петьке прилетел круглый камень, а следом за ним красивым веером – пригоршня пыли.
– Мимо! – заорал Петька и сменил позицию. – Бери левее два градуса!
– Вот придурок! – засмеялся охранник с седой головой и опять бросил камень.
– Еще левее!
Вообще-то, Петька родился артиллеристом. Уклониться от брошенного в него полена, камня, кочерги или чего-нибудь потяжелее ему не составляло никакого труда. Траекторию он рассчитывал, когда в его сторону еще только замахивались. Или даже лишь задумывались о том, чтобы замахнуться.
– Не попадешь! – крикнул он и швырнул камень обратно на дорогу.
Правда, кидал так, чтобы самому не попасть.
– Ах ты, ешкин котенок! – охранники уже вдвоем вскочили на ноги, и в кусты полетел град щебня, пыли и мелких камней.
Абсолютно счастливый Петька бегал среди деревьев, уворачивался от камешков и время от времени сам побрасывал что-нибудь на дорогу, чтобы охранникам не стало скучно. Здесь было гораздо интереснее, чем в столовой с теткой Аленой, потому что, во-первых, это было вроде как продолжение, а во-вторых, та ни за что бы не додумалась швырять кашу в ответ.
– Бери прицел выше! – радостно заорал Петька и тут же получил камешком в лоб.
– Попали! – сообщил он. – Я сдаюсь! Хватит! Вас двое! Нечестно!
Через минуту он сидел рядом с охранниками на пыльной обочине и толкал палец в дырки ствола.
– Застрянет, – предупредил его молодой солдат. – Хрен потом вытащим.
– Не застрянет. Я его облизал. А сильно огонь светит, когда строчишь?
– Сильно.
– Как из поддувала?
– Сильнее.
– Сразу из всех дырок?
– Ну да. А ты думал – из одной?
Петька промолчал для солидности, поняв, что спросил ерунду, и затем поспешил сменить тему:
– А если в упор – фрица насквозь пробьет?
– И не в упор пробьет. Метров с пятнадцати.
Петька посчитал что-то в уме.
– А трех фрицев пробьет? Если их друг за дружкой поставить?
– Не знаю. Наверное, пробьет. Только они так не встанут. Зачем им?
– Да это я так, на всякий случай. Интересно.
Охранники снова взялись за самокрутки, и Петька увидел, что у младшего это дело получается очень плохо.
– Давай я! – дернулся он и тут же зашипел от боли.
– Чо? Застрял? – захохотал седой. – Говорили тебе.
После освобождения пальца Петька снова несколько раз заботливо его облизал, повертел им над головой, поморщился, а потом молниеносно скрутил «козью ножку» для молодого солдата.
– Ух ты! – сказал тот. – Ловко. Где так научился?
– Городской, что ли? – снисходительно спросил его Петька.
– Из Петропавловска, – ответил солдат.
– Тогда все понятно.
Еще минуту они втроем молча курили, задумчиво рассматривая поднимавшийся к верхушкам деревьев дым, жмурились на солнце, тягуче сплевывали в пыль себе под ноги, смотрели на сворачивающуюся в черные шарики слюну и на то, как Петька давит эти общие шарики голой пяткой. Потом охранники поднялись, закинули за спину автоматы и собрались уходить.
– Ну, давай, шкет, – сказал седой.
– И вы давайте.
Они обменялись крепким рукопожатием и уже почти разошлись, когда седой вспомнил вдруг о том, что хотел спросить в самом начале.
– Слышь, пацан! – окликнул он Петьку. – Так ты старшого нашел?
– Кого?
– Старшего лейтенанта.
– А-а! Нашел. Он в столовой сидел.
– Один?
– Не-е. С теткой Аленой.
Охранники переглянулись.
– И чо они там?
– Ничо.
– Чо, совсем, что ли, ничо?
Петька замялся:
– Ну, не совсем… Так-то, вообще-то…
– Ты, давай, не бубни, значится. Говори – чего они там делали.
– В начале или в конце?
– Вот екарный бабай! Ну, в конце.
Петька с готовностью кивнул:
– Кашу с тетки Алены стирали.
– Кашу?
Охранники, судя по всему, ожидали чего-то другого.
– Какую еще кашу?
– Овсяную. Масла много, только не посолили совсем.
Седой озадаченно повертел головой.
– Слушай, ты шкет, значится, нормальный… Но мозги нам тут пудрить не нужно.
– Я не пудрю, – сказал Петька.
– А каша-то здесь, на хрен, при чем?
– Я тетку Алену овсянкой обкидал.
Напряженное недоверие исчезло с лица седого, и он радостно закивал:
– А-а! Ну, так бы сразу и говорил! Молодца! Уважаю! А зачем обкидал-то?
– Надо было.
– Все понял. Дело нужное. Ладно, шкет, еще раз бывай… Нравишься ты мне… – Он помолчал и грустно вздохнул: – А мы из-за этой твоей тетки Алены теперь, видимо, ужин пропустим. Ефрейтор по лагерю носится, как упырь. Кровь сосет, значится. Лекаря теперь вот в бараках недосчитался. Вчера бы еще сам сказал: хрен с ним, жрать захочет – придет. А сегодня, значится, из-за старшего лейтенанта в столовой у нас дисциплина. Без японца в казарму ни ногой. Придется нам с Вовкой теперь кочевряжиться. По долинам, твою мать, и по взгорьям.
Он повернулся к молодому солдату, который уже виновато смотрел куда-то в сторону.
– Угораздило тебя с частушкой! Шаляпин!
– Ты же сам ее сочинил!
– Я сочинил – я и спою, когда надо! А когда не надо – сиди и сопи в тряпочку! Понял?
– Понял.
– Вот так, значится, родимый. А теперь – пошел!
И они двинулись по дороге, позабыв про Петьку, продолжая ругаться и размахивать руками, а он стоял и смотрел им вслед, приложив правую ладонь ко лбу, потому что солнце опустилось уже совсем низко и заглядывало ему прямо в глаза.
Постояв так, Петька развернулся и пошел по дороге в сторону Разгуляевки. Скоро он скрылся за лесным поворотом, а еще через минуту из-за деревьев поплыл его приглушенный расстоянием, но все же пронзительный голос:
