После дуэли

Александровна, много содействовала прославлению сочинений Лермонтова и хождению последних в свете…»

Маша. Тебе накапать лекарство? Не подошло время?… Ну-ну, только не качай головой и не гляди так. Ей-богу, уйду, и не стану ничего с тобой больше говорить о нем! Как можно, в две недели стаяла совсем… (Тихо.) Николай Федорыча пожалей, он не может не связывать твою болезнь с ним, он, наверное, догадывается…

Варя. Он настаивает ехать в Москву или за границу, но я не могу, Маша, не могу, мне все равно стало… Жизнь из меня выходит, я и плакать не могу, ты видишь…

Маша. Ну молчи, молчи, тебе трудно… Ах бог мой, сколько горя наделал! Бабушка была в Москве, говорят, ее готовили сказать, кровь пустили, чтоб удара не сделалось, но она сама угадала, сама сказала. А теперь ноги отнялись, глаза испортились от слез, и она веки пальцами подымает, чтобы смотреть. (Показывает.) При ней имени его не произносят…

Варя. Прочти, Маша, ты хотела… Из писем и стихи…

Маша. Нет, не стану, ты вовсе у меня тогда…

Варя. Прочти. Я не заплачу, обещаю тебе…

Маша. Я сама без слез не могу… Это последние его стихи, сказывают, ему Одоевский на прощанье альбом подарил, и он туда вписал несколько пьес новых…

Варя. Он много писать стал и печатать в последний год, выстроился совсем, обозначился… Ну же!..

Маша. Я оставлю лучше, ты потом сама…

Варя. Нет, у меня глазам больно… И не надо, чтобы муж нашел…

Маша. Я не подумала… Николай Федорыч не укоряет тебя?…

Варя. Нет, прямо не укоряет… Но не хочу лишний раз… Ну!..

Маша. Хорошо, хорошо, прочту, это Шан-Гирей мне переслал, его рукой писано. Стихи – совершенство само, только печальны до крайности, ты…

Варя. О мне не думай.

Маша. Ну, слушай. (Еще несколько собирается и читает.) «Пророк».

«С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Варя слушает, и на лице ее, кажется, отпечатывается каждая строчка стихотворения.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите; вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:

Варя горько кивает.

Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»

Пауза.

Варя. Не плачь, Маша… Еще!.. (Глаза ее сухи и горячи.)

Маша (сдерживая слезы). «Как он наг… и беден… как презирают все его…».

Варя. Еще, Маша, еще, другое.

Маша. Я накапаю, Варя?…

Варя. Нет. Читай.

Маша. А это уж совсем… Вот, слушай. (Вытирает лицо, сморкается, читает.) Это без названия… Ох боже мой!.. Слушай… «Выхожу один я на дорогу…».

Пауза. Варя смотрит вопросительно.

…Да…

«Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит».

Какие стихи, Варя! Музыка!

Варя знаком: молчи, читай! Но Маша не может читать. Издалека – музыка.

Варя. «Мы расстаемся навеки; однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого; моя душа истощила на тебя все свои сокровища, свои слезы и надежды… Я сижу у окна и жду твоего возврата… ты жив, ты не можешь умереть!..»

1969

,

Примечания

1

Роза Кавказа (франц.).

2

Положение обязывает (франц.).