большую матерчатую мочалку. — Сейчас для вас будет накрыт стол.
— Так что следует поторопиться, — сделал вывод Середин, подплывая к мочалке.
Роксалана разделась, вошла в бассейн, загребла ладонями лепестки:
— Ты смотри, как здорово! М-м-м, а как пахнут! Обязательно дома так же сделаю!
— У тебя дома такая же ванна?
— Пока нет. — Она толкнулась и поплыла на спине среди розовых лепестков. — Но кто мешает сделать? Надо папе показать, как приедет. Такое же хочу…
— Боюсь, на Урале столько яшмы уже не осталось.
— Ты думаешь, это настоящий камень? — рассмеялась девушка. — Обычные пластиковые панельки! Смотри, я сейчас сережкой царапну… Ой, не царапается…
— Смотри, она мылится! — провел Олег мочалкой по телу. — Надо же.
— Отойди от меня! Пены сейчас напустишь. А я поплавать в лепестках хочу… Ой, как хорошо. Первый раз со мной такое. И вода какая-то не такая. Не настоящая. Жасмином пахнет…
В купальню заглянули монахи. Забрали грязную одежду, вместо нее положили темно-коричневые полотнища, по паре вышитых войлочных сапожек с голенищами чуть выше щиколоток. И ушли. Сумку не тронули. Однако Середин все равно забеспокоился, хорошенько намылился с ног до головы, с размаху упал в воду, несколько раз нырнул, после чего вылез и начал одеваться.
— Неужели тебе не хочется понежиться еще? — блаженно поинтересовалась спутница.
— Надеюсь, это купание не последнее. — Олег покрутил перед собой фланелевый отрез, прикидывая, как нужно все это надевать, потом перекинул его через плечо, опоясался вынутым из сумки ремнем, расправил зажатый кусок спереди и сзади. Получилось нечто похожее на римскую тогу, только формата «мини». — Кстати, кудряшка. Горячую воду никто, похоже, добавлять не собирается, а эта уже остыла. Вылезай, простудишься.
— Какой ты… Совершенно не умеешь радоваться жизни. Ладно, мракобес. Иди сюда, спинку потри.
С нарядом Роксалана поступила куда проще, нежели Олег. Она в тряпочку просто завернулась, закрепив ее сбоку чуть выше груди, вставила ноги в сапожки и кротко предложила:
— Пошли?
Монахи ожидали их, восседая перед статуей Просветленного на покрытых арабской вязью молитвенных ковриках. Увидев Олега, все пятеро одновременно задохнулись от возмущения:
— Нельзя! Никак нельзя! С оружием здесь нельзя! Святое место! Нельзя! Нельзя! Священный храм, священная земля, священная гора, священно, священно…
Под таким напором Середин отступил, снял саблю и убрал ее в сумку. Однако святые люди не успокоились и заставили его упрятать туда же и оба ножа. Только после этого они проводили гостей к щедро накрытому в другой комнатке ковру. Здесь были дыни, бананы, яблоки, груши, инжир, пересыпанный специями вареный рис с изюмом и плошки с темным горячим напитком.
— У-у, — соскучившись по горячей пище, Олег в первую очередь схватился за плошку, прихлебнул. — Какая сказка! Ты только попробуй, Роксалана, настоящий тибетский чай.
— Да? — Девушка тоже отпробовала напитка, поморщилась: — Фу, какая гадость. Это же бульон!
— Нет, это чай, — засмеялся Середин. — Просто здесь его принято заваривать с солью и жиром.
— Где это здесь? — замерла девушка. — Мы же в Новороссийске.
— Боюсь, милая, ты несколько ошибаешься. — Олег приподнял брови, отставил плошку и зачерпнул горсть остро-сладкого риса. — Больше всего это похоже… Ну, скажем так, где-то ближе к гористым районам…
— Какого хрена! — вскочила Роксалана. — Мы же договаривались вернуться домой! Куда ты меня опять затащил?! Чего тебе от меня надо?! Да отвяжись ты от меня наконец! Ты меня уже достал своими выходками!
— Я тебя держу? — показал ей руки ведун. — Иди, куда хочешь, на все четыре стороны.
— И пойду! — Она поддала плошку с чаем. — Очень ты мне нужен. Свободен!
— Ты хоть яблочко съешь. Неужели после консервов не хочется?
— Да пошел ты… — Середин еле успел увернуться от розовощекого фрукта, посланного сильным ударом ступни ему в голову. — Дома поем. Сегодня же на самолет…
Она развернулась и выскочила за полог. Ведун пожал плечами, потянулся к винограду, запил его сытным сальным чаем, закусил грушей и двумя дольками дыни. Глазами съел бы все, но в живот снеди больше не помещалось и он поднялся, вышел из комнаты:
— Спасибо за угощение. Все было очень вкусно
— Олег! — вернулась кудряшка. — Они не отдают мне деньги! И документы! И вещи! И сумку не отдают! Скажи им! Скажи немедленно!
— Вы не отдаете ей вещи, — послушно повторил Середин.
— Ты чего, издеваешься? — зашипела Роксалана. — Скажи, чтобы отдали!
— А смысл? Ты думаешь, нас отбивали у Аркаима и везли через полмира для того, чтобы согреть нам ванну и отпустить на все четыре стороны? Я, грешным делом, понадеялся, что им нужен я один. Увы, похоже, что твои глазки опять запали кому-то в душу. Так куда нам теперь, ребята? — поинтересовался он уже у монахов.
— Вы чисты, — ответил один из них. — Вы прошли омовение в священных водах и приняли освященную пищу. Вы чисты снаружи и изнутри. Вы достойны войти в благодатные стены Шамбалы.
— Это здесь?
— Нет. — Монах сложил руки на груди и поклонился. — Следуйте за мной.
— Шамбала? — схватила Олега за руку Роксалана. — Та самая? Неужели та самая? Но разве это не сказка? Говорят, простой смертный не может туда войти.
— Жить в Шамбале способны только ламы, достигшие высшей степени просветления, — сложив руки на груди, ответил монах, продолжая семенить короткими шажками к статуе. — Великий Бодхисатва, прошедший путь Просветленного, уже семьсот лет доказывает возможность постижения этой ступени, ни разу за все время пребывания в Шамбале не выпив ни глотка воды и не вкусив ни кусочка пищи. Многие ламы пытались повторить его подвиг, уходя в Шамбалу и занимая место рядом с ним… — Монах сочувственно вздохнул. — Однако милостью своей великий Бодхисатва дозволяет и простым служителям, честно идущим по пути истины, посещать святое место, созерцать его и выполнять его приказы.
— Всего семьсот лет? — Олег вздохнул облегченно. — Тогда он слишком молод, чтобы оказаться кем-то из моих знакомых.
— Есть многие свидетельства, чужеземец, — недовольно покосился монах. — Бодхисатва пребывает в Шамбале не меньше семи веков. И все это время не принимает пищу.
— Ну и что? На курорте в Швейцарии я тоже не ел целых два дня. И ничего, не умер. Так как нам надлежит туда вознестись? Тела мы уже очистили. Дело осталось за глубокой медитацией?
