последствия. А ныне перед нами нечто совершенно новое, доселе в Трёх Мирах невиданное... Тьма Нидавеллира не добра и не зла, у неё нет мыслей или желаний. Она лишь исполняет своё предназначение, данное изначально, при рождении – расти, пожирать и множить самоё себя. Это действительно
– Я полагаю, – произнёс Лофт после некоторой заминки, – что духи Огня, погребённые в Болотах, похожи на... – Он кивнул в сторону окна. – Если это вообще духи, способные мыслить, как мы.
– Возможно. – Нидхёгг дёрнул хвостом. Упоминание об Огненных Болотах было ему неприятно. – Точно никто, кроме Эйра, не знает, но, по-моему, Огонь родствен Тьме. Скажем, он является отражением её Силы, принявшим противоположный облик... Между прочим, Локи, хочу тебя спросить – отчего ты, узнавший меня с первого взгляда, ничего не рассказал своим друзьям?
– Да-да! – оживился отец Целестин, внимательно слушавший разговор духов. – Ты, Лофт, никогда же не верил в благие намерения Чёрного Дракона!
Локи рассмеялся и подсел к монаху, положив руку ему на плечо.
– Изначально, дорогой мой, так оно и было, и если бы не... не то, что теперь происходит в Междумирье, я думаю, что наш почтенный Нидхёгг вёл бы себя по-иному. Так я говорю? – Локи метнул острый взгляд на хозяина Имирбьёрга, и тот, прикрыв глаза веками, спокойно прогудел:
– Может быть...
– Ну и вот, – продолжал Лофт. – В мои намерения входило довести вас до Трудхейма и всеми правдами или неправдами забрать его. Спрашиваешь, почему не сказал о том, кто такой Альбиорикс-друи на деле? Да попросту понял, что ныне нам Чёрный Дракон нужен не меньше, чем мы ему. Безусловно, он может быть злобным, жестоким и коварным, но не сейчас. Так? А, Нидхёгг?
– Так, – безразлично сказал дракон. – Тяжёлые времена и смертельная угроза объединяют порой даже самых яростных врагов. Думаю, что в эти дни вы столковались бы даже с ётунами или Вендихо. Силы добра или зла, если говорить доступными смертным понятиями, могут и должны вместе выступить против общей опасности...
«Ересь! – подумал отец Целестин. – За такие слова у нас сразу же камнями побили бы. Или на костёр, к примеру!..»
– А ты сам относишь себя к чему? К добру или ко злу?! – запальчиво вопросил монах и получил такой ответ:
– Я отношу себя к самому себе... Помнишь, когда мы ехали к Идалиру, ты рассказывал мне о Боге Едином? Он говорил, кажется, о том, что все его твари несовершенны и непорочных нет?
– А я и не говорю, что безгрешен, – сказал Нидхёгг. – Мне дана свобода, и я её использую, пускай иногда и в ущерб другим. Я никогда не стану вредить из злобы, просто ради удовольствия, но никому не позволю покуситься на мою свободу или на то, что принадлежит мне; не позволю смеяться надо мной или унизить меня! – Нидхёгг говорил со всё большим жаром. – Правда, это мало кому удавалось, но такое бывало. И я мщу или буду мстить обидчикам! Всегда!
Монах удивлённо воззрился на поднявшего голову Чёрного Дракона, который сейчас выглядел очень грозно. Да, вставать у него на пути опасно... И отец Целестин счёл за лучшее в ответ произнести строки из Писания:
Нидхёгг успокоился и снова уронил морду на камень.
– Может быть, так оно и есть, – вздохнул он. – Но мстить можно по-разному. Я сделал для себя многое, и если сегодня исполнится то, о чём я мечтал, сделаю ещё больше. Ты же знаешь, человек, что нам, Великим Духам, присущи те же слабости, что и смертным. Мы можем любить или ненавидеть, завидовать и вожделеть или быть щедрыми. А ещё Единый дал нам право творить... Междумирье, кстати, обрело свой нынешний облик после того, как многие Великие Духи потрудились над некогда пустынными землями, насадив леса и воздвигнув горы. Я и сам кое-что сделал для Мира Третьего... Но это уже в прошлом. А теперь представь, какие горящие уголья посыплются на головы тех моих собратьев, кои имеют способности к созиданию, но по лености или бездумию не используют их, когда я – я, Нидхёгг! – равный им по Силе и рождению, обрету собственный мир, сделаю его таким, каким хочу! Буду пользоваться всеми его богатствами, кои создам сам, став творцом, демиургом! Это ли не лучшая месть былым противникам?
– И ты собираешься это сделать, Нидхёгг? – тихо спросил отец Целестин. – Ты считаешь, что в силах... совершить то, о чём говоришь? Не хотел бы я жить в мире, сотворённом не Единым, а тобой...
– А тебя, человече, никто об этом и не просит! – отрезал Чёрный Дракон. – Достаточно того, что мне там будет хорошо и я обрету долгожданный покой... Ну а теперь рассуди, злой я или добрый?!
Отец Целестин не нашёл ответа, а Локи, усмехнувшись, зло скрипнул:
– Да уж... Где нам, бездельникам, с тобой, Нидхёгг, сравниться!
– Все мы равны по Силе и рождению, – устало повторил Чёрный Дракон. – Трудхейм скоро окажется в руках богов Асгарда, и вы вправе совершить то же самое, а не прозябать в Междумирье, где подобных вам духов великое множество. Разве что нужно иметь желание и Силу... – Он перевёл взгляд на отца Целестина и, помолчав, добавил: – А ты прав, человек. Это очень разумные слова:
Солнце клонилось к западному горизонту, наливаясь багряной краской. Время близилось. Отец Целестин, у которого всё сжималось внутри в предвкушении грядущего нынешним вечером, да и в предчувствии того, что если всё выйдет, как задумано Нидхёггом, то этот день будет последним, проведённым отрядом в Мире Между Мирами, не находил себе места, слоняясь по залу из конца в конец. Он очень завидовал Гуннару и Сигню, устроившимся подле тёплого бока Гюллира и безмятежно спавшим. До Красного Замка не долетали звуки магических битв у Сокрытых и Красных Гор, не беспокоило шипение огненных столбов, вырывавшихся из Болот; ничто постороннее не нарушало тишины бывшей твердыни двергов... Тёмно-бордовые гранитные башни, вырубленные карликами в теле Имирбьёрга, заботливо обтёсанные и изукрашенные резьбой, поблёскивали влажными стенами в свете беснующегося над землёй колдовского пожара.
И всем, кто ныне вошёл в их пределы, остаётся лишь ждать, когда в небе над Миром Третьим полыхнёт белая точка, называемая Звездой Сил.
Было так.
Огненное светило, отдав прощальную дань Междумирью всплеском красок у края небес, ушло в бездну, за обрыв миров. Вал бездонной синевы споро накатывал с востока, принося на небесные берега звёздные капли, словно волны реки, что осаждают на камнях золотой песок, поигрывающий желтоватым блеском. Но воды ночи глубоки, и дотянуться до драгоценных крупинок дальних миров дано не всякому искателю...
Нидхёгг встал и мягко подошёл к западному окну, подозвав остальных. Когда люди собрались возле оконного проёма, молчаливые и хмурые, Чёрный Дракон сказал:
– Теперь уже недолго ждать. По счастью, небо чистое. Видгар, пожалуйста, возьми Трудхейм и принеси сюда.
Едва лишь Чаша Сил была утверждена на каменной плите в виду закатного неба, отец Целестин всплеснул руками и воскликнул:
– А как же вода? Морская вода? Я что, зря тащил с собой эту чёртову флягу от самой Атлантики?
– Неси скорее, – сказал Нидхёгг. – Я не сомневался, что вода, взятая из Великого Моря, будет у вас с собой...
– Как бы не протухла! – вставил Гуннар. – Через столько-то времени!
Фляга оказалась на месте, хотя монах был убеждён, что либо потерял её, либо же крышка была неплотно закрыта и содержимое вытекло. Но пахнущая морем и солью прозрачная жидкость тонким ручейком перетекла из деревянного сосуда в хрустальные объятия Трудхейма, наполнив Чашу до половины, и, когда упала последняя капля, Чёрный Дракон тихо произнёс:
– Звезда Сил всходит... Время настало...
