– Чему ты радуешься?! Твою лучшую подругу посадили! Она уже не подозреваемая, она – обвиняемая!
– Это – как насморк, временно, лечи – не лечи. Мы-то ведь уже знаем, кто виноват! А значит, обязательно вытащим ее с кичи! – Она заразительно хохочет, попробовав на вкус словечко из другой реальности, – а радуюсь я, мой угрюмый папарацци, тому, что все теперь ясно и мы знаем, что убийца – Гвидо! Ух! Чуешь ветер?
Мне очень хочется разделить ее радость, но я не могу справиться ни со своими чувствами, ни с мышцами лица. Они окаменели, не слушаются команд мозга и с трудом растягиваются, даже когда я говорю. Мое существование полностью отравлено. Как, оказывается, короток путь от счастья к кромешному отчаянию. Еще утром я гладил волосы девушки, которую два года люблю до спазмов в желудке. Еще утром я целовал губы, которые не надеялся целовать. Еще утром я держал в объятиях мир и осознавал себя счастливейшим из смертных… А к вечеру этот мир – заперт в темницу, но мне кажется, будто это я – в наручниках и за решеткой.
– Эй! Папарацци! Можно подумать, у тебя никогда не было друзей! Я радуюсь оттого, что мои друзья ни при чем! Мне так стыдно, что я их… ну… немного подозревала, что ли… Гарпия! У меня – гора с плеч! Раздели со мной легкость! Что-нибудь услышал под дверью?
– Почти ничего. Адвокат орал. Что-то про Новый год и про Стокгольм. Ты не в курсе, о чем это он?
Весенние краски моментально осыпаются с Анкиного лица, как под гнетом наждака.
– О-о-ох! – она оседает, – меньше всего мне хотелось, чтоб в этом деле всплыли Новый год и Стокгольм!
– Опять?! – теперь в моем голосе – самые суровые интонации, – ты опять что-то знаешь и скрываешь от меня?!
– Ну, не-сердись-не-сердись-не-сердись… пожалуйста… – она приседает и смотрит на меня умоляюще, снизу вверх, как послушная собака. К сожалению, женщины хорошо осведомлены о силе воздействия такого взгляда на мужчин. – Не сердись, я не нарочно, просто… это… не моя тайна, я обещала, я не должна никому говорить… только откуда адвокат узнал?
Я крепко беру ее за плечи и встряхиваю. Прохожие начинают оборачиваться на нас. Какой-то бешеный автомобиль гудит на клаксоне футбольную речевку.
– Ты немедленно расскажешь мне о Стокгольме или мы больше не разговариваем!
В этот момент у Анки трезвонит мобильник. Я отстраненно фиксирую реплики, похожие на консультации ветеринара, которые она бросает в трубку.
– Кормить… Конечно кормить! Что значит «сколько»? Три раза в день! Просит таблетки? А что это? Сердечное? Ну, дайте… Так купите! Я на Китай-городе… Хорошо, приезжай за мной! Буду ждать в «Бабушке»… Жы-Шы!
– Сандро звонил, – поясняет она, закончив разговор, – ты его видел вчера в «Марио»… на сцене. Кстати, это он придумал Спектакль. Ну… В смысле… Придумал-то Шекспир, а Сандро догадался использовать. Я ему срочно нужна… по важному делу. Он через полчаса подъедет, а мы пока в «Бабушке» перекусим. Не против? Перестал на меня дуться? Я зверски голодна! Ух! Мяса! Мяса! Давай уже! Корми меня, заботливый папарацци!
– Не заговаривай меня! Стокгольм! – угрюмо напоминаю ей.
– Ми-и-итечка, – она впервые называет меня по имени, и это звучит жалко, – я тебе расскажу… обязательно! Все-все расскажу, только не сейчас! Пойми меня, пожалуйста… Я должна обдумать, прежде чем рассказать… – она смотрит на меня умоляюще. И этот ее взгляд я тоже ловлю впервые.
– Не сейчас? А когда? Времени нет! Белка за решеткой!
– Сегодня! Ночью… Сейчас Сандро заберет меня, там… очень важное дело, я отъеду на пару часов, а потом мы встретимся. Пожалуйста!
Говорят, человек может бесконечно долго смотреть на огонь, на воду и на то, как другой человек работает. Должно быть, правда. А вот я предпочитаю наблюдать красивую девушку, жующую сочные куски бифштекса. Надо будет сделать серию фотографий на эту тему. Может быть, выставку… Я любуюсь тем, с какой жадностью она набрасывается на пищу. Меня завораживает игра желваков, света и теней на скулах, аритмичные движения челюстей. Я даже невольно начинаю подсчитывать, сколько таких движений в минуту она делает. Жадно. Она есть жадно. Кажется, она все в жизни делает жадно… Впрочем, аппетит не мешает Анке между делом рекламировать своего литерного дружка.
Анка рассказывает, что Сандро ведет свой род от Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, кодовое имя «Джинн», главного исламского радикала, в середине прошлого века орудовавшего в столице Советского Союза. Старик Хоттабыч еще в те нетехнологичные времена имел в своем распоряжении такие возможности, о которых и не мечтают нынешние «воины пророка», объявившие полем своей битвы центры европейской цивилизации. Одним лишь волоском из бороды – оружие, по сравнению с которым все современные разработки заметно деградировали, – он провоцировал панику во время футбольного матча на главном стадионе страны, он вызывал переполох в цирке, а чего стоит попытка подрыва советской экономики путем несанкционированного вливания в нее золотого запаса иранских шейхов? Коллеги завистливо отзывались о нем – «волшебник»…
Анка увлеченно заливается на свою любимую тему. Литература, литерные, легенды, герои… Плазменная панель напротив нашего столика транслирует отечественный музыкальный канал, что является лично для меня оскорблением, вызовом и дополнительным фактором раздражения в этом и без того взбитом миксером мире. Я страдаю оттого, что комфортность моего существования грубо нарушена. Завидую Анке, ей – по фигу, она болтает и жует, жует и болтает…
После того как многочисленные попытки Хоттабыча завербоваться радистом на полярную станцию разбились о бдительность советских спецслужб, Джинн спланировал подрыв существовавшей в стране системы изнутри. Операцию по запуску раковых клеток в ее кровеносную систему. При помощи все той же бороды, своего главного тактического оружия, Хоттабыч породил на свет многочисленное потомство, в виде мужчин и женщин, которые появлялись на свет уже взрослыми, облеченными высокими должностями в различных советских госучреждениях, а главное – многочисленными пороками. Лень, глупость, стяжательство, некомпетентность – таков был минимальный набор качеств, которыми Джинн наделял своих отпрысков «во благо» правившего советского строя, который им предстояло разрушить одним лишь фактом своего участия в «главной стройке века»…
На экране появляется заставка новостей. Что-то не припомню, чтобы музыкальные каналы передавали регулярные новости. Взволнованная дикторша с макияжем «простите, у нас – пост» обещает экстренный выпуск, но – после блока рекламы.
Тофик Гасанович Абдурахманов, первый секретарь Бакинского горкома КПСС, был одним из птенцов «диверсионного помета» Старика Джинна. Этот властный муж понимал прогресс как возврат к милому Средневековью. При его правлении в чудесную азиатскую республику вернулись гаремность, суд по законам шариата, безнаказанный наркотраффик и прочие прелести, украшавшие жизнь предков его почтенного родителя. Гусейн, старший сын первого секретаря, был отправлен на учебу в Москву, закончил МГИМО и двадцать лет отдал советским дипломатическим миссиям в странах Ближнего Востока. Его младший сын, Сандро унаследовал от отца и деда статус «мажора» со всеми вытекающими комплексами и паранойей. А от прадеда-волшебника – обостренное чувство социальной справедливости и радикальный подход в ее осуществлении. В компании литерных Сандро обычно первым предлагает «погромче нарушить закон», кроме того, он автор бессмертного слогана «Фак зе руллс!» и серии граффити на Кремлевской стене. Его бесчисленные родственники считают, что Сандро «одержим Шайтаном», но вслух опасаются выражать эту мысль, ограничиваясь презрительно шипящим «граф-фоман». Его такса Грубоговоря находится в смертельной зависимости от желания писать в ботинки гостям и лизать по утрам нос своего хозяина.
Рекламный блок заканчивается. Теледикторша с луковой маской на лице напоминает, что мы смотрим экстренный выпуск новостей по случаю скоропостижной смерти одного из виднейших деятелей отечественного шоу-бизнеса. Час назад продюсер Гвидо Атлантиди был обнаружен в своей студии скончавшимся от острой сердечной недостаточности. «…коллеги и друзья-артисты знали Гвидо как талантливого профессионала, публика благодарна ему за своих многочисленных любимцев, которых он открыл, воспитал и вывел на большую сцену…». Дикторша всхлипывает. Дзынь! Анка роняет вилку. Я тупо
