мелкими и недостойными те задачи, которые она ставила перед визитом ко мне. Какая, на хрен, разница, кто подтолкнул Славу, если смерть всегда была его единственной невестой. Страстная дева Смерть. Кажется, я сам, своей рукой сейчас пишу этот неприятный мне некролог на тему «сгорел поэт…». Ну да что поделаешь? По-детски непосредственно, словно очнувшись от склизких ночных кошмаров, журналистка спрашивает меня:
– Гвидо, а какая музыка настоящая? Как можно сегодня в ней разобраться? Когда этой музыки так много везде? Как отличить настоящую от ненастоящей?
Мне хочется по-отечески прижать ее к себе, пригладить ее пегие, туго стянутые волосы, вытереть слезы платком, дать высморкаться и качать, качать на своих коленях, покуда все не забудется. Вместо этого я примеряю на лицо гримасу подлого скунса и ворчливо затягиваю:
– Бро-о-осьте! Неужто вы не видите? А еще – работник музыкального журнала! Музыка-то кончилась! Совсем кончилась! Она перестала быть той жизнью, той энергией, в которой мы все нуждались с детства. Вы больше не найдете в ней озарений. И вдохновения в ней не ищите! И подлинных чувств… И самой жизни! Одна сплошная имитация! Прошло время великих групп и великих артистов, прошло безвозвратно. Сейчас вся музыка – в Интернете. А Интернет слишком многолик, то есть близок к безликости. Он слишком демократичен, чтобы воздвигать идолов. А вся поп-культура, подобно языческой мифологии, испокон держалась на поклонении идолам. Рекорд-лейблы, эти языческие святилища поп-культуры, больше не будут вкладывать миллионы долларов в раскрутку новых богов. А без этого мы никогда не узнаем новых «Битлз», новых «Дорз», новых «Рэдиохэд». Они, конечно, будут возникать то здесь, то там, в России, в Азии или в Африке – раз или два в десятилетие. Будут записывать свою музыку и – как все! – выкладывать ее в Интернет, где она затеряется в гигантской свалке звуков. Ее, может быть, скачает тысяча человек, может быть, десять тысяч, но – и только. Без той промоушн-машины, которую больше не будут смазывать рекорд- лейблы, без трудоемкого, кропотливого созидания Культа мы не будем узнавать ничего о том, что могло бы сделать этих новых мальчиков такими притягательными. Об их привычках, о том, что они едят на завтрак, какие кроссовки предпочитают, с кем трахаются, какие фильмы смотрят… Что они читают, умеют ли они читать, будут ли спасать амазонские леса или китов-касаток, как относятся к Гитлеру, к Папе Римскому, к Джессике Альбе, к Майклу Джексону… А без этих деталей не бывает Культа. Значит, не будет и новых Идолов. Вот так. Лет десять мы с вами протянем в окружении добротных, но средненьких артистов, время от времени похваливая или поругивая новый альбом тех, кто еще успел вскочить в уходящий поезд, успел стать идолом в прекрасную безвозвратно ушедшую эпоху. А затем надобность в личностях и вовсе отпадет. Музыку можно будет качать из сети, как… ну, скажем, как колбасу с завода. Заходите на сайт, который сам умеет создавать звуки, вводите параметры того, что хотите услышать, скажем: «брейк-бит, с бритпоповыми гитарами, с женским вокалом типа Поли Харви», указываете ближайшие аналоги, допустим: «Трики, Кардиганс, Ник Кейв» и – пожалуйте! – компьютер выдаст вам бесконечно длинную колбасу той музыки, которую вы сейчас в настроении слушать. А пройдет настроение, зададите другие параметры, скажем, «даун-темпо с прямой бочкой и с гранжевыми гитарами», и – наслаждайтесь на здоровье! Вовсе незачем платить за это каким-то музыкантам, которые все равно сделают то же самое – скомпилируют, соединят то, что кто-то давно придумал, с тем, что кто-то другой давно выдумал, и втюхают вам это за деньги как новинку. А ваша работа, вся музыкальная журналистика сведется к тому, чтобы давать рекомендации на интернет-ссылки с любопытными миксами. Всё!
Взгляните, как точно десятилетие «нулевых» соответствует своему имени. Никого! Ни одной настоящей новой звезды! Сплошные фабричные марионетки и сетевые маргиналы…
Всё, милые дети! Геймова! Мне жаль вас! Вы только начали жить, вы только проснулись, зевнули, потянулись, открыли глаза… а музыка уже кончилась!
– Зачем вы… ну зачем вы так?
Чувствую, еще немного, и я доведу ее до слез этой патетикой. Ничего. Пусть получает свою дозу облучения. Хотела интервью – вот тебе интервью! Атмосфера в комнате сгустилась. Ее уже можно резать ножом и тонким слоем намазывать на хлеб. Звонкая трель телефонного звонка все портит. Будто в водную гладь бросили камень. Звонит у папарацци. Он извиняется, отходит в угол и напряженно слушает секунд тридцать, не произнося не слова. Затем коротко бросает в трубку: «Еду!», отключается и, не прощаясь с нами, выбегает из помещения.
– Что это с ним? – спрашивает у меня Белла.
Забавно… в ее глазах я уже – мудрец, знающий ответы на все вопросы. В этот момент мой телефон тоже звонит. Соединяюсь. В трубке – хриплое карканье адвоката Ройзмана:
– Гвидо… Белку закрыли.
– В смысле?
– Нашлись новые улики… Короче… Ее посадили. Она в тюрьме.
ГЛАВА 9
ФОТОГРАФ АГЕЕВ
Беги, Кролик, беги! Ран, Форест, ран! Не тормози, не расслабляйся! Мчи, Лола, шнелле, шнелле! Вперед! Когда нужно подстегнуть дряхлеющий мозг, помощь поп-культуры – бесценна. Яркие образы марафонца Тома Хэнкса, красноволосой спринтерши Франки Потенте, вперемешку с развевающимися по ветру ушами неизвестного саблезубого грызуна, бомбардируют мои сонные клетки. И кажется, что, несмотря на предательские светофоры, несмотря на ограниченный спидометр тачки, я несусь как космический спутник, через руины мегаполиса и сквозь время, пытаясь обогнать его. Беги, Митя, беги!
Белку закрыли! Белка в тюрьме! Голос Анки, сообщившей мне об этом по телефону, был сух и спокоен. Никакой улыбки, без которой мне Анку уже не представить. Если я что-то понял об этой женщине за два дня знакомства, то могу судить, что ее тон говорит о крайней степени волнения. Такого финта судьбы мы не предполагали.
Подробности известны только Ройзману. Договариваемся с Анкой встретиться у него в офисе, в точке силы, где наверняка пересекаются все информационные потоки.
Когда я подъезжаю, Анка в приемной адвоката уже глотает кофе из большой черной кружки.
– Ждала тебя, чтобы не пришлось повторять! – коротко бросает она вместо приветствия. В такие моменты слово «привет» действительно кажется неприличным. Ее губы сжаты, в глазах – колючки, пальцы слегка дрожат. Такой я вижу ее впервые.
Миниатюрная секретарша даже не пытается сдержать наш напор. Благоразумно отходит в сторону, чтобы спасти дверь и позволить нам ворваться в кабинет многорукого Шивы, который разговаривает по трем телефонам одновременно. Поскольку руки у него заняты, Ройзман бровями приказывает нам заткнуться, обуздать гнев, эго, амбиции и прижать задницы – за столом для конференций.
– Уфф-фф! – выключив последнюю из трех трубок, он вместо приветствия, шумно демонстрирует свою озабоченность, – ничего утешительного не скажу! Против нее появилась веская улика… И моя версия о суициде… – он обреченно дирижирует в воздухе рукой, – разваливается версия к чертям!
– Какая улика? Объясните толком! Подробно! По порядку! – мы с Анкой перебиваем друг друга.
– Я думал, вы в курсе. Когда все произошло, следователь отправил на экспертизу… много чего отправил, в том числе и частицы из-под ногтей убитого… А Белку, как основную подозреваемую, обследовали на предмет синяков, кровоподтеков, в общем, следов, которые указывали бы на то, что она участвовала в борьбе… Сегодня днем пришли результаты экспертизы. У Славы под ногтями оказались частицы кожи, с ее ДНК. А у нее в свою очередь были зафиксированы свежие царапины на плече и на шее…
– На шее, это я… – подает голос Анка, – аксессуар такой для нее сочинила…
– Неважно, – вздыхает Ройзман, – все это уже не имеет значения. Главное, что у него под ногтями – частицы ее кожи. Очень веский аргумент в пользу того, что между ними была борьба… А значит, Белка… Короче, она могла убить его.
– Да они все время, с момента своего знакомства только и делали, что – боролись! Противостояние полов, усиленное противоречивостью характеров и патологическим артистизмом двух личностей! – Анка вскакивает и снова падает на стул.
– Не пройдет… Белка уже успела заявить следователю, что царапины носят сексуальный характер… Только обычно, в пылу любовных игр, женщины оставляют отметины мужчинам, а не наоборот. Так что… Не знаю, не знаю… – Ройзман щиплет свою редкую бородку и старательно отводит глаза.
