прибывали сюда в одиночку. А жрецов здесь только сорок человек, да еще сто десять слуг. Жрецы вообще никогда не покидают внутренних помещений, а слугам разрешено выходить наружу лишь в двух случаях – похоронить жреца и встретить нового претендента на темный балахон иерарха.
Хелит тут же вообразила себе толпу полубезумных фанатиков с мучнистого оттенка лицами и горящими неутоленной страстью глазами, возглавляемых демоническим Повелителем. И ей стало жутко, когда она представила Мэя в такой компании. Воображение рисовало Олаканна некой помесью Дракулы, Моргота и Джека-потрошителя, хотя наверняка выглядел он вполне благообразно. Если убрать ауру кровожадности и призрачные крылья, то дэй’ном в большинстве своем довольно миловидны, можно сказать, красивы немного трагической декадентской красотой падших ангелов. Тот же Итки, попади он в современный мир, вполне сошел бы за перепившего накануне гота или панка.
– Как же они отпустили тебя во внешний мир?
– Интриги, – печально улыбнулся дэй’о. – Среди изгоев они еще опаснее, чем среди благородных. Провинись я перед жрецом, меня бы тут же принесли в жертву, и дело с концом. Но кто-то из рабов тихонечко вписал мое имя в список «порченых» – и все.
– Кто такие «порченые»?
Глаза у Итки стали отрешенными и мутными, почти неживыми.
– Тебе лучше не знать, леди, – прошептал он. – Этого лучше никому не знать. Особенно, для чего предназначены «порченные».
Хелит уже уяснила, что в культуре дэй’ном полным-полно всевозможных жутких ритуалов, от которых самого маркиза де Сада стошнило бы. Поэтому дальше расспрашивать дэй’о не решилась. Есть подробности, в которые и в самом деле лучше не вникать.
– Нам надо отдохнуть, хорошо поесть и выспаться, – предупредил Итки. – Как только стемнеет, мы проберемся внутрь и будем всю ночь идти по коридорам, покуда не доберемся до Святилища. Как раз успеем к началу ритуала. Не бойся, – поспешно утешил он девушку, – Там есть такие ходы, лестницы и галереи, по которым веками никто не ходит. Веками! Нас никто не заметит.
Итки развел крошечный костер в неглубокой прогалине между деревьев и вскипятил
Когда Хелит наконец согрелась и смогла думать о чем-то еще, кроме непослушных от усталости ног и негнущейся спине, она с содроганием поняла, что, возможно, этот день станет последним в ее короткой жизни Здесь. Ведь еще и года не миновало с пробуждения на песчаном берегу Бэннол.
– Я давно хочу тебя спросить… – смущенно сказала леди Гвварин. – Если не возражаешь?
– Спрашивай сейчас, госпожа моя, дальше нам придется молчать, а потом… только Заступница знает, доведется ли нам еще раз поговорить… Так что спрашивай!
Итки имел в виду вовсе не смерть. Он искренне верил в благополучный исход дела. Разумеется, они спасут рыжего князя, потому что Заступница на их стороне. Это же очевидно! Вот только дэй’о нет места рядом с униэн. Чем бы ни кончилась их отчаянная авантюра, Итки придется уйти. Для собственного же блага.
– Скажи мне, Итки, – после некоторого замешательства спросила Хелит. – Каково это быть дэй’ном? Почему вы такие?
Красноглазый нисколько не удивился вопросу. Напротив, он словно давно ждал его.
– Какие? Свирепые и кровожадные?
– Да.
– А разве вы – униэн не бываете ни жестоки, ни беспощадны?
– Бываем. И нэсс бывают такими, и ангай.
Мэй сам признавался, что в отношении дэй’ном не ощущает ничего, кроме испепеляющей душу ненависти и практически неутолимой жажды убивать.
– Значит, дело не в этом. А в чем же? – продолжала Хелит.
Дэй’о не на шутку задумался и какое-то время молчал, не сводя красных глаз с пляшущих язычков пламени. От чего чудилось, будто в глубине зрачков на самом дне горит огонь.
– Когда я сбежал и жил в лесу, то очень часто не мог ночью заснуть. Я садился на берегу Бэннол и смотрел, как в ее текучих водах отражаются звезды и луны, и наслаждался своим спокойствием, нежеланием нарушить тишину и замутить воду. Радовался всему тому, что свойственно дэй’ном, и чего я не ощущаю. Дело ведь не в том, что дэй’ном кровожадны и несдержанны, точно дикие твари. Волки жестоки и могут резать скот просто ради забавы и удовольствия. Но волк, в отличие от моих сородичей, умеет радоваться и быть счастливым. В миг удачного завершения охоты, в любовном беге с волчицей или лежа в высокой траве в час заката, неважно. Волк счастлив волчьей сутью своей и судьбой, и участью. А дэй’ном тяжело и невыносимо даже с самим собой. Не ведают они ни удовлетворения, ни насыщения, не говоря уж о согласии и равновесии. Ты понимаешь, о чем я говорю, униэн? О согласии в себе самом.
Хелит понимала. Очень хорошо понимала.
– Но ты ведь другой, совсем другой.
Итки откинул с лица длинную челку и поглядел на свою спутницу так, словно видел впервые.
– Откуда ты знаешь, какие демоны живут в моей душе, униэн?
– А какие? – тихо спросила девушка.
– Темные, страшные, безумные… Я видел столько ужасного, что иногда удивляюсь, как мои глаза до сих пор не вытекли. И меня лучше не будить перед рассветом, когда сон слишком глубок, чтоб ненароком не выпустить на волю кошмары.
– Так отчего ж ты не бросаешься на меня с ножом? Ни разу не попытался изнасиловать и убить?
Хелит терпеливо ждала, что же ответит дэй’о, долго ждала.
– Я знаю, какое это счастье… желать кому-то одного лишь добра.
Сказал, не скрывая вызова. Мол, попробуй, поспорь со мной и докажи обратное. Если сможешь. Хелит спорить не стала. Зачем?
