На циферблате умерли мгновенья! Недвижно все. Замкнута глухо дверь. Я в царстве леденящего забвенья. Нет «после», есть лишь мертвое «теперь». Не знаю, как, но времени не стало. И ночь молчит, как страшный черный зверь. Вдруг потолок таинственного зала Стал медленно вздыматься в высоту, И принял вид небесного провала. Все выше. Вот заходит за черту Тех вышних звезд, где Рай порой мне снится, Превысил их, и превзошел мечту. Но нужно же ему остановиться! И вот с верховной точки потолка Какой-то блеск подвижный стал светиться: Два яркие и злые огонька. И, дрогнув на воздушной тонкой нити, Спускаться стало — тело паука. Раздался чей-то резкий крик: «Глядите!» И кто-то вторил в гуле голосов: «Я говорил вам — зверя не будите». Вдруг изо всех, залитых мглой, углов, Как рой мышей, как змеи, смутно встали Бесчисленные скопища голов. А между тем с высот, из бледной дали, Спускается чудовищный паук, И взгляд его — как холод мертвой стали. Куда бежать! Видений замкнут круг. Мучительные лица кверху вздернув, Они не разнимают сжатых рук. И вдруг, — как шулер, карты передернув, Сразит врага, — паук, скользнувши вниз, Внезапно превратился в тяжкий жернов. И мельничные брызги поднялись. Все люди, сколько их ни есть на свете, В водоворот чудовищный сплелись. И точно эту влагу били плети, Так много было бешенства кругом,— Росли и рвались вновь узлы и сети. Невидимым гонимы рычагом, Стремительно неслись в водовороте За другом друг, враждебный за врагом.
