– Ничего, если я сегодня вас угощу?
– Ужинать не дома? – В голосе матери почувствовалось напряжение. Я уже собрался было отменить приглашение:
– Что, здесь лучше?
– Ничего подобного, – возразил отец.
– Так ведь… – выпрямилась мать на кухне.
Мы уже выходили на улицу играть в кэтч-бол, и я посчитал, что родителям ничего не стоит прогуляться до ресторана сукияки[18] где-нибудь в районе ворот Каминаримон.[19] Однако для них это было равносильно преодолению какого-нибудь горного хребта.
– Ну и ладно. Просто я подумал…
Если уж и прощаться, только не в этой квартире. Мне казалось, что это проще сделать, например, за столом в ресторане сукияки, где много посетителей и официанток. Но усугублять страдания родителей при этом не хотелось.
– Сейчас вообще-то не сезон для сукияки. Что мы, здесь не найдем, чего поесть?
– И то правда. Так и сделаем. Я раньше думал, как хорошо всей семье собраться за одним столом, поставить варить кастрюльку…
– Нет прохлады – нету и кастрюльки.
– Ничего страшного. Извините, если я наговорил лишнего.
– Куда ты встаешь? А кто арбуз будет резать?
Отец заворчал на мать. Как гром средь ясного неба. И я понял, насколько хрупок наш общий с ними мир.
Нет, сегодня я не смогу это сказать. Иначе я их сражу наповал.
– Почему-то опять сюда потянуло.
– Ну и хорошо. Приезжай, когда захочешь.
– Ага.
– Сыграем? В карты?
– После арбуза.
Даже сейчас казалось: скажи я им о разлуке – перевоплотятся в монстров и нападут на меня со зверской силой. И если для меня здесь был только страх, для отца и матери это означало беду: ведь перевоплотились бы они отнюдь не по своему желанию.
Мы ели арбуз, играли в карты.
Мать очень шустро сбрасывала все, что было у нее на руках, и раз за разом легко выигрывала.
Пробило четыре часа, затем пять.
В какой-то момент я хотел прервать игру, но не смог – так весело они развлекались. В комнату прокрались вечерние сумерки.
И вдруг мне стало очень страшно. Если и говорить, то до наступления темноты. Стемнеет, и я тогда уж точно ни на что не решусь. Но вернуться сегодня, ничего не сказав, я тоже не могу.
– Пора включить свет. Который там час? – поднялся отец.
– Седьмой, – ответила мать. Зажглась лампа. Догорала за окном заря.
– Мне нужно сходить в магазин.
– Нашла когда ходить. Хватит того, что вчера купила.
– Так я все сготовила на обед. Осталось только натто.[20]
– Ну и чем ты собираешься кормить Хидэо?
– Отец, – сказал я. – Мама…
– Что?
– Ладно, попейте пока пиво. Сейчас мигом что-нибудь придумаю.
– У меня есть к вам один разговор.
– Разговор?
– Что за разговор?
– Ничего, если я прямо сейчас?
– Ничего хорошего. Выкладывай. Я сел прямо и низко поклонился.
– Ты чего? – сказала мать.
– Брось кривляться. – Отец присел опять.
– Мы больше с вами не увидимся.
– Почему?
– Что случилось? – печально вскрикнули они в один голос, словно услышали что-то нелепое и несправедливое. Выходит, они не знают ничего о моем истощении.
– Мне очень приятно у вас бывать. И вы даже представить себе не можете, как я рад нашей встрече. Я хотел бы вас навещать, пусть даже и умру…
– Умрешь?
– С какой стати, сынок?
И я рассказал родителям о предостережениях продюсера и Мамии, о том, как накануне увидел в зеркале свой истинный, до ужаса истощенный облик.
Умолчал я только об отношениях с Кей. Кое-что я вынужден был приукрасить, но так было даже лучше. Родители тут ни при чем, однако некие силы потустороннего мира воздадут по заслугам тому, кто пытается меня с ними разлучить. Я не был уверен, стоило об этом говорить или нет, но у родителей был такой вид, словно их обманули.
Закончив рассказ, я еще раз поклонился им, едва не касаясь лбом пола.
Родители молчали.
На подушке валялись разбросанные карты.
Я не мог поднять на родителей взгляд. Опять возникло предчувствие: взгляну я на них, а передо мною – жуткие монстры. Я вздрогнул.
– Вот как… – тихо произнес отец.
– Да уж… – Голос матери сделался грустным. – Я так и знала, что долго это не продлится.
Но даже теперь мне хотелось исчезнуть, не поднимая головы.
– Делать нечего, – сказал отец.
– Да. Недолго это длилось, но ты даже не представляешь, как мы счастливы: столько теперь будет воспоминаний…
– Ну что, пошли?
– Куда? – Я невольно взглянул на отца.
– Куда-куда… Есть сукияки. В такую жару да в прохладе… вот поедим-то.
– Что, серьезно?
– Разумеется, серьезно, – заплакала мать. – Ведь расстаемся. Куда уж серьезней.
В вечерних сумерках мы втроем шли к воротам Каминаримон. На перекрестке Международной улицы был ресторан. У входа на маленьком вертеле жарили печень угря.
– Может, съедим по одной? – остановился отец.
И тут я понял, что от самого дома мы шли молча.
– Хорошая мысль, – оживился я. – Три штуки, пожалуйста.
– Перед сукияки? – возмущенно сказала мать. В ее голосе по-прежнему слышались слезы.
– Чего скупиться? Вон ему нужно отъедаться. Неужто неясно?
– Это вкусно, мама.
Я передал ей один вертел.
– Спасибо.
На ходу ели мы печень угря. Разговор опять оборвался.
Чтобы как-то разрядить ситуацию, отец остановился опять:
– Кстати…
– Что? – Я попытался сделать лицо повеселее.
– Там пирожки продают. Купи один пакет.
