только сообщили сводку, тут и мороз ударил, которого ожидали две недели назад. Все наоборот. Ждешь мороз — мокрый снег, ждешь дождя — тут тебе мороз. Капустин неправ. Метеорологи тут ни при чем. Просто вместо снега идет дождь, и все.
А сейчас мороз вместо дождя. Я быстрее побежала в булочную, потому что уж совсем замерзла. Купила хлеба, выхожу из булочной и вижу — Федя Рыжиков идет. Не идет, а бежит. В одном свитере, в вязаной шапочке. А впереди него — дяденька, тоже в свитере, совсем без шапки, невысокий такой, в очках. Раз без шапки — значит, отец Феди.
— Рыжиков! — крикнула я.
Рыжиков остановился, и дядя остановился. Я подошла к ним и спросила:
— Ты куда?
— Никуда, с папой, — неохотно ответил Рыжиков, потирая покрасневший нос.
Сейчас Рыжиков совсем не походил на философа. А папа его не походил на чемпиона по боксу, уже совсем не походил.
— Пещеры почему-то нет, — сказала я тихо.
— Нет, — сказал Рыжиков. — И не было.
Федина шутка мне не понравилась.
— Бегом занимаешься? — спросил меня отец Рыжикова.
— Иногда, — сказала я.
— А меня Федя заставляет бегать каждый день, — сказал он, довольный. И побежал дальше.
— В субботу, в четыре часа, на этом же месте, — сказал мне Рыжиков.
— Будем бегать?
— Увидишь. — И Рыжиков скрылся за поворотом.
Я тоже побежала домой, закрыв варежкой нос и думая об отце Феди Рыжикова. Наверно, его Федя закалил, и он стал чемпионом.
Когда папа и мама пришли с работы, настроение у них было хорошее. Папе премию за что-то дали. Мне очень не хотелось портить им настроение.
Мы поужинали все вместе, разговаривая о том о сем.
— Ну, как, — спросил папа, — научилась спички ломать?
— Нет, еще не научилась, — без энтузиазма сказала я.
— У нас на работе все заразились, — засмеялся папа. — И ни у кого не получается. Я говорю: моя дочь покажет, как это делается.
— Покажу, — уныло пообещала я.
— А сейчас покажите-ка дневники, — весело сказал папа.
Сначала показала Дуся. У нее все было хорошо, ее не спрашивали. Папа остался доволен.
Потом он взял мой дневник. Некоторое время папа молчал, улыбка медленно сходила с его лица. Потом он позвал маму. Мама сразу выразила свое мнение.
— Какой позор! — воскликнула она и села на диван, расстроенная.
Я хотела ее успокоить, но папа сказал:
— Молчи! — Я замолчала. — За что тебе поставили двойку? — спросил он.
— Я все ответила правильно. Но Сергей Афанасьевич спросил, убеждена ли я, что А плюс В равняется С. Я сказала, что не убеждена.
— Почему же ты не убеждена? — удивился папа.
— А ты убежден?
Папа как-то заколебался. Зато мама очень возмутилась:
— Все убеждены, кроме тебя!
Мама зачем-то открыла мой портфель, который стоял у дивана, и увидела коробок спичек.
— Вот в чем дело! — воскликнула она и бросила коробок на стол. — Вот почему у нее двойка! Ей некогда учиться: она ломает спички! В голове у нее не то!
Я потрогала голову. Как это — не то? А что такое —
— Что молчишь? — спросила мама. — Тебе нечего сказать родителям?
— Я закаляла волю и дух.
— Другим способом надо закалять, — покашлял папа.
— Может быть, мы все вместе станем «моржами»? — сказала я.
— Кем-кем? — спросила мама.
— «Моржами». Будем все в проруби зимой купаться.
Больше со мной никто разговаривать не стал. Мама так и сказала:
— Больше не о чем говорить.
Я ушла спать. Всю ночь мне снились какие-то погони, а под утро Рыжиков приснился.
Будто плывем мы с ним в Северном Ледовитом океане. Не на теплоходе, не на лодке, а как рыбы, ныряем, бултыхаемся. Льдины кругом. Под одну льдину поднырнем, у другой вынырнем.
Вдруг подплывает какая-то странная рыбина, огромная, глаза светятся. Подплыла ко мне и укусила за руку. Я тут же вынырнула и села на льдину. Рыжиков тоже вынырнул и сел рядом со мной.
Тут снова рыбина подплыла и как укусит Рыжикова за ногу! Он тихо заплакал и лег на льдину.
Лежит Рыжиков на льдине. Льдина большая-большая, белая-белая, а Рыжиков такой маленький- маленький и плачет.
— Как мы до дома сейчас доберемся — раненые? — спросил он.
— Давай раскачаем льдину, оттолкнемся и поплывем, — сказала я.
Мы стали раскачивать льдину. Качали-качали и раскачали. Поплыла льдина. Рыжиков смотрит на часы, которые показывают север и юг. Вот уж и берег видно.
— Приедем домой, заведу собаку Боби, черную и лохматую, — сказал Федя.
— Почему Боби, а не Бобика?
— Я давно хотел Боби.
Как мы прибыли в родные края, я не знаю, потому что Дуся меня разбудила.
Когда я пришла в школу, Рыжиков уже сидел за партой, а рядом с ним Капустин. Все ребята собрались на последней парте, вокруг Иванова.
Я подошла к Рыжикову и спросила:
— Ты не завел собаку?
Рыжиков грустно покачал головой. Тут я заметила, что лицо у Феди поморожено: одна щека белая, а другая темно-бордовая.
Старший брат Геня
Старший брат у меня появился совершенно неожиданно. Даже когда прозвенел звонок и кончились уроки, я еще и понятия не имела о своем брате. Но не успели мы тетради собрать, как в класс вошла Марья Степановна.
— Не расходитесь, ребята, — сказала она, — сейчас к нам придут шефы — учащиеся девятого «Г» класса. Лучшие учащиеся, — добавила она.
— А зачем, а зачем? — закричали мы хором.
Марья Степановна укоризненно постучала указкой по столу.
— Тихо, ребята. Разве вы не знаете, зачем ходят шефы? — спросила она.
Я не знала. А моя подруга Таня знала. Она подняла руку.
— Шефы ходят шефствовать, — сказала Таня, — и брать отстающих на буксир.
— Выскочка! — сказал двоечник Капустин.
