– И чего так быстро едешь? – снова приставала она. – Угробить нас хочешь?
– Никоим образом, – учтиво говорил ей Дэн и сбрасывал скорость с шестидесяти километров до пятидесяти.
Поерзав, мать молчала до тех пор, пока не придумала снова, к чему бы придраться:
– Вот, буржуи, такие деньжищи в машины вкладывают, а детям в детдомах есть нечего. Не по- христиански это. А, Денис Евгеньевич?
И при этом она красноречиво осматривала салон Крайслера.
– Мать, – печально произнесла я. – Ты меня, кажись, замуж не так давно все мечтала выдать?
– А что? – настороженно отозвалась она.
– Так не лезь тогда будущему зятю под шкуру, хотя бы до тех пор, пока он на мне не женится! – укоряюще воскликнула я.
– Ну вот еще! – недовольно отозвалась она. – А что я такого сказала?
– Я с тобой помру старой девой, – раздельно сказала я. – Понимаешь ты это?
Мать налилась краской, яростно на меня посмотрела, но тут вмешался Дэн.
Пряча ухмылку, он сказал:
– Ольга Алексеевна, на самом деле давно хочу вас поблагодарить.
– За что? – растерялась она.
– За то, что дочку воспитали именно такой, какая она есть, – серьезно сказал Дэн.
– А какой меня воспитали? – живо заинтересовалась я.
– Ты искренняя…
– Что признак неумности, – буркнула мать.
– Добрая…
– Ага, простота – хуже воровства.
– И очень обаятельная, – закончил Дэн.
– Приехали, – железным тоном громко сказала я, заглушая комментарии маменьки по этому поводу.
Та недовольно на меня уставилась, но все же вылезла из машины без скандалов.
Я переглянулась с Дэном, и он, все поняв, пошел к крыльцу клиники, а я повернулась к матери.
– Послушай, – решительно начала я, – Дэна я люблю. Не могла бы ты меня перед ним не позорить?
– И как это я тебя позорю, интересно? – поджала она губы.
– Не говори ему про меня плохо, ладно? Мало того, что мне неприятно это слышать, так еще создается впечатление, что родная мать меня ненавидит.
– Да с чего бы это? – с апломбом отозвалась она. – Я просто указываю тебе на твои недостатки. Добра тебе желаю.
– Мать, – вздохнула я. – Тех, кого любят – ласкают, а не бьют.
И я, не дожидаясь ее ответа, развернулась и пошла к Дэну, который внимательно наблюдал за нами издали. Мать молча шла за мной следом.
– Все в порядке? – слегка обеспокоено спросил он.
– Да, – кивнула я, и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в ямочку на подбородке.
– Хоть бы на людях постеснялась, – буркнула сзади мать.
– А я его люблю! – глядя на нее в упор, сообщила я.
– Говори мне это почаще, – усмехнулся Дэн.
– Да ну вас, – махнула мать рукой. – Пошлите к вашему врачу, чего стоим? Меня всего на подня отпустили с работы, имейте в виду.
Мы согласно кивнули, зашли в клинику и пошли по коридору, глядя на таблички.
– О, я вижу! – наконец вскричал Дэн, указывая на дверь впереди.
Я не смотрела ни на него, ни на дверь. Я смотрела на мать, которая прижалась к стене и с трясущимися губами глядела на парня, что шел с какой-то девушкой по коридору. Парочка о чем-то беседовала, не обращая на нее ровно никакого внимания, до тех пор, пока мать не схватила парня за рукав.
– Простите? – обернулся он.
– Ты зачем, подлец этакий, фату напялил, да в моем доме на кровати валялся? – почти жалобно спросила она.
– Простите? – повторил парень, нахмурившись и глядя на мать ничего не понимающим взглядом. – Вы о чем?
– Мать! – кинулась я к ней, и хватая ее в охапку.
– Вы ошиблись, Ольга Алексеевна! – Дэн кинулся с другой стороны и встал между парнем и матерью. – Это был не он.
– Да как не он, если он! – жалобно лепетала мать. – Вот и родинка на левой руке, я заметила ее, когда он поправлял фату.
Чувствовалось, что она отчаянно желает поверить в то, что это дурной сон. Что сейчас она проснется и все будет как прежде. И никаких мальчиков в фате…
– Мать, не пори чушь! – зло прошипела я. Черт возьми! На нас уже народ оборачиваться стал!
– Ты как со мной разговариваешь? – возмутилась мать.
– А чего ты к незнакомым людям пристаешь?!!
– Как это к незнакомым? Я должна выяснить, что он делал на моей кровати и в фате! А ну отвечай!!!
– В какой фате? – совершенно заморочено спросил парень?
– В розовой и с цветочками! – запальчиво крикнула мать. – Я тебя, оболтуса, очень даже хорошо запомнила, и не надейся, что у меня склероз! Денис Евгеньевич, хватайте его, а то убежит! А ты, Маняша, звони в милицию, пусть с ним разберутся!
К нам по коридору уже спешили врачи. Я нервно переглянулась с Дэном и он понятливо распахнул дверь в кабинет Крамского.
– Что случилось? – спросил нас подошедший врач.
– Нам у Крамского назначено, – отмахнулась я. – Мам, пошли, пожалуйста!
Врач покачал головой и встал в сторонке, глядя на нас.
Я же тем временем ловко впихнула в кабинет порядком взбешенную матушку, однако та сделала шаг в кабинет и замерла, не давая мне захлопнуть дверь.
– Мам, ну проходи, а? – попросила я, чувствуя, что сейчас точно зареву.
– Та-аак! – уперла она руки в боки. – Вижу, вижу теперь, где бесовское гнездо! Не врач это, Маняша!
– С чего бы это? – спросила я, глядя на представительного мужчину за сорок, сидевшего за столом и вопросительно на нас смотревшего.
– Это, доча, тот самый мужик с заячьими ушами, что у меня на кухне борщ наворачивал, – злобно поведала мать. – Тут, похоже, милицией не обойтись. Святой водой все надо окропить, а после бензинчиком, да сжечь во славу Божию!
Я беспомощно посмотрела на Дэна и услышала, как врач за спиной тихо говорит медсестре:
– Светка, живо санитаров покрепче!
Домой мы с Дэном вернулись в тот день поздно, и оба совершенно расстроенные. Мать положили в невропатологический диспансер, проще говоря – в сумасшедший дом. Предварительный диагноз был действительно – шизофрения.
На душе было гадко. Мать сначала, в кабинете Крамского, ругалась, качала права, пыталась у врача получить ответ, зачем он, собака, все мясо из борща вытаскал. Пыталась позвонить в свою церковь и мобилизовать всех прихожан на борьбу с нечистью. Но когда за ней пришли санитары, то мать растерялась и заплакала. Как вспомню, как она тянула ко мне руки и рыдала: «Манечка, доченька, не отдавай меня им, пожалуйста», – так до того муторно становится, кто бы знал…
Потом, правда, когда ей сделали укол, она впала в безучастное состояние и лишь бормотала, что падет на меня кара Божия за то, что я с ней сделала.
Я пыталась говорить с врачами – мол, я дома обеспечу матери уход, необязательно ее класть в психушку. Те лишь отмахивались и говорили, что матери нужна усиленная медицинская помощь, которая невозможна в домашних условиях. Да и небезопасна мать сейчас для окружающих.